— Тебе! Захватила в посольстве…
Он взглянул на почерк на конверте. Письмо было от Люды. Не распечатывая, сунул конверт в карман пиджака.
— И ты получила?
Она помедлила.
— И я!
День выдался необычным, полным событий, и как достойное его завершение их ждал храм музыки.
Слушая удивительный голос Елены Образцовой, радуясь буре аплодисментов, которыми награждали ее итальянцы, Смолин снова подумал: «Мир неделим!»
Когда концерт окончился, к Смолину и Лукиной подошел Юрчик и напомнил, что на улице их ждет машина, на которой они поедут в Чивитавеккья, а он, увы, не сможет их проводить, потому что должен ехать с Еленой Васильевной на ужин к итальянскому оперному светиле.
Распрощавшись с Юрчиком, Смолин и Ирина вышли на улицу, но возле филармонии черного «ситроена» не обнаружили. Они осмотрели десятки машин, стоящих около самого здания и в прилегающих к нему переулках, отыскали два или три «ситроена», но с другими номерами. Прошло полчаса. Постепенно рассосалась публика, вышедшая из здания филармонии, разъехались машины. Улица опустела.
Подождали еще полчаса — машина не появилась. Оставалось одно: звонить в посольство.
Сухой, не слишком приветливый голос дежурного коменданта сообщил, что все посольское начальство давно отбыло, звонить домой Юрчику бесполезно — он на приеме и наверняка вернется поздно. Дежурных машин в посольстве сейчас нет, тем более для поездки в Чивитавеккью.
— Звоните часика через два, — посоветовал дежурный, слегка смягчив голос. — Может быть, Юрчик приедет пораньше…
— Часика через два! — возмутился Смолин, положив трубку телефона. — Может, приедет. А может, не приедет! А если вообще явится ночью! К черту, возьмем такси! У меня есть деньги.
— И у меня тоже остались, — сказала Ирина, обрадованная его решительностью: — Едем! — И откровенно призналась: — Еле хожу! Ноги! Сил нет!
Смолин только сейчас заметил, что на ногах у Ирины узенькие туфельки на шпильках. Действительно, в такой обуви не находишься!
Только четвертый по счету таксист согласился везти их к морю и то неохотно, лишь после того, как связался по радио со своим начальством.
Несмотря на поздний вечер, машин на шоссе оказалось довольно много, и все мчались с бешеной скоростью, в том числе их такси — стрелка спидометра временами приближалась к ста сорока.
— Кто вы по национальности? — спросил по-английски долго молчавший шофер после того, как они выехали за пределы Рима. — Не могу понять, на каком языке переговариваетесь. На сербском?
По-английски шофер изъяснялся вполне прилично.
— На русском! — сообщила Ирина.
— Вот оно что! — протянул шофер. — А я подумал, что сербы. Синьора на сербку похожа…
После недолгого молчания заговорил снова:
— Значит, тоже коммунисты… — В голосе его проступила ирония. — Тем более русские!
— Это имеет для вас значение? — спросил Смолин.
— А как же! Имеет! — подтвердил шофер, и в зеркальце над лобовым стеклом в слабом свете приборного щитка Смолин увидел его прищуренные глаза и небрежно оттопыренную нижнюю губу. — Не люблю коммунистов, синьор! Ни русских, ни югославских, ни наших итальянских. Никаких! — Шофер откинулся на сиденье, уперев руки в баранку руля, словно располагался к длительному разговору. — От вас одна смута и непорядок. А я за порядок. За твердый порядок.
Английское короткое и резкое «хард» — «твердый», в его устах прозвучало как окрик.
— У каждого свои взгляды… — примирительно отозвалась Ирина, напуганная откровенной враждебностью шофера.
Тот раскатисто рассмеялся:
— Вот, вот! Свои! Вы правы, синьора! И вам мои очень не понравятся, если я решусь их сейчас высказать вслух.
В его голосе прозвучала почти угроза. Черт возьми, здесь, на Западе, шоферы такси, особенно из престижных транспортных компаний, строго блюдут интересы клиентов и подобным образом с пассажирами не разговаривают. А этот откровенный наглец. Может быть, даже из фашистов. Сколько ему может быть лет? Затылок чуть седоватый. Наверное, столько же, сколько и Смолину — сорок. Если и фашист, то из новых. Не исключено, что даже из «красных бригад», из тех, кто похитил и убил Альдо Моро. Ясневич в своих опасениях, пожалуй, был не так уж смешон.
