— А все потому, что техника! — серьезно заметил рулевой. — Техника на современном корабле взяла на себя заботы наших мускулов.
— Техника дело второе. Виновато прежде всего собственное разгильдяйство, — сурово возразил Кулагин. — Безответственность всеобщая. В том числе перед самим собой.
— Вот станете капитаном и будете осуществлять свои планы, — сказал Смолин.
Кулагин махнул рукой:
— Если стану! До капитанских лычек в нашем деле десять раз шею сломаешь.
— Анатолий Герасимович будет капитаном что надо! Не то что некоторые… — заметил рулевой.
— Заткнись! — беззлобно огрызнулся старпом. — Что-то ты сегодня на вахте разболтался.
Рулевой взял с полки бинокль, приложил к глазам.
— Грузовик по правому все там же. Должно быть, как и мы, на тринадцати тащится.
Смолин заметил, что Кулагину хочется зевнуть, но он с усилием преодолел зевок, лишь на всякий случай приложил к губам ладонь.
— После дежурства отсыпаться пойдете?
Кулагин махнул рукой:
— Отсыпаться? Громко сказано! — разминаясь, прошелся вдоль окон по всей длине мостика. — Если только часик. Не больше. Разве старпому можно отсыпаться? Особенно на нашем судне.
— У нас капитан вот-вот спишется, — пояснил рулевой, ставя бинокль на полку. — Здоровьем не силен. Думали, и не пойдет в этот рейс. Ну, и все дела, понятно, на плечах Анатолия Герасимовича. Он у нас почти за капитана. Если говорить откровенно…
— Я вот тебе пооткровенничаю, — нахмурился Кулагин. — Ты, Аракелян, капитана оставь. Сколько раз тебе говорил! Капитан есть капитан. И не твоего ума дело его обсуждать.
На этот раз голос старпома звучал жестко, непреклонно. Он бросил взгляд на круглые корабельные часы на стене рубки.
— Через две минуты менять курс. Возьмешь сорок два.
— Есть сорок два! — со скрытой подковыркой отчеканил рулевой — мол, вот какой я в сущности дисциплинированный, — и встал к автоматическому штурвалу. Но тут же обернулся к старпому:
— Завтрак пора объявлять. Семь тридцать. Ровно!
— Объявляй!
— А как? — под густыми ресницами юноши снова игриво задрожали смешинки. — С «приятным» или без «приятного»?
— Я своего распоряжения не отменял!
— Понял! — рулевой бодро тряхнул головой, потянулся к пульту управления за микрофончиком на эластичном пружинистом шнуре и бойко крикнул в него:
— Судовое время семь тридцать. Завтрак. Приятного аппетита, товарищи!
— Я тебе о «товарищах» распоряжения не давал, — проворчал Кулагин. — Можно было бы и покороче.
— Но ведь мы здесь все — товарищи! Разве не так?
Старпом бросил на рулевого сердитый взгляд:
— Молчи! Я тебе слово, ты мне два! Молчи и бди!
— Есть бдеть! — обиженно отозвался рулевой.
Старпом прошелся вдоль пульта управления, посмотрел через лобовое стекло на море, потом поднял глаза на настенные часы и уже другим, резким, приказным тоном бросил:
— Курс сорок два.
— Есть курс сорок два! — четко и громко повторил рулевой.
Судно вздрогнуло — в правый борт его крепко вдарила волна, низкие пушистые облака за окном торопливо побежали назад одно за другим, как овечки. «Онега» поворачивала вправо, меняя курс.
Кулагин ушел в штурманскую что-то отмечать на карте.
— Спасибо за чай! — сказал Смолин. — Пойду. Не буду вам мешать.
— Да вы не мешаете, — возразил рулевой. — Даже наоборот. Утренняя вахта, как говорят во флоте, — черная тоска. Молчанку держим. Старпом лишним словом не пожалует. Бди — и все тут!
— Строг?
— Еще как! Диву даюсь, как это он вас сюда пустил. Сам капитан его вроде бы опасается. Это старпом распорядился по радио добавлять «приятного аппетита». Капитан заартачился: «У нас судно, а не санаторий!» Не любит новинок. Но распоряжения старпома не отменил. Не решился.
Рулевой усмехнулся:
— Так с «приятным» и плывем.
— Но ведь это же хорошо — вежливо, интеллигентно!
— А кто говорит, что плохо? Тоже имеет отношение к порядку. Порядок во всем нужен. Даже в мелочах. — Он схватил лежащий у лобового стекла спичечный коробок, потряс им над головой:
— Видите? Пустой! Извел все спички до последней — ни одна не зажглась! Так и стою всю вахту не куривши. Попросился у старпома всего на одну минуту в каюту за зажигалкой… — Аракелян безнадежно махнул рукой.
