В нескольких кабельтовых от «Онеги» корабль, вдруг накренившись на левый борт, сделал плавный маневр, меняя курс, и теперь шел уже параллельно, опустив крыло пены у форштевня, — сбросил скорость. С самого клотика грот-мачты до ватерлинии он был одноцветно сер, только на мачте ярко полыхал, празднично оживляя солдатскую строгость облика корабля, большой, броско полосатый, в четком сочетании синего, белого и красного флаг Соединенных Штатов Америки. Казалось, этот корабль, такой подтянутый, такой юношески порывистый в очертаниях корпуса, мачт, ракетных установок и пушек на палубах, пришел пофлиртовать с мирной белобокой неуклюжей «Онегой», которая так стосковалась по общению в своем долгом морском одиночестве.
— Средний сторожевик! — определил кто-то из моряков.
Из раскрытой двери ходовой рубки слышался квакающий английский — по радиотелефону шли переговоры со сторожевиком.
— Палубной команде на спуск катера! — прогремев в динамиках голос капитана.
Ага! Значит, отправку гостей взяли на себя мы. У Кулагина поначалу было иное предложение: раз американцы явились силком забирать своих, пускай и катер свой присылают. Капитан распорядился иначе: мы не сдаем их с рук на руки, а провожаем. А гостей положено провожать по чести. Таковы традиции.
Еще через несколько минут над «Онегой» затрепетали на ветру четыре пестрых полотнища флажковой азбуки.
— Что это значит? — поинтересовался Чайкин у Мосина.
— Это вроде бы приветствие… — неуверенно пробормотал первый помощник и в раздумье почесал за ухом. — По правилам положено. Мы обязаны первыми приветствовать военное судно. Но в данной ситуации…
— Что значит в данной ситуации? — перебил Чайкин, которому было интересно все.
Мосин пожал плечами, бросил неуверенный взгляд на стоящего рядом Смолина.
— …В данной ситуации можно было бы и без особых любезностей. Но так распорядился капитан. А он — власть!
В ответ на привет «Онеги» на мачте сторожевика почти сразу же взлетели ввысь точно такие же флаги, а к ним еще один лишний, шестой. Но что означал шестой, Мосин не знал.
Через полчаса судовой катер с бодро тарахтящим мотором и солидно восседающим на корме у руля Рудневым стоял у раскрытого люка лацпорта.
Провожающие собрались на кормовой палубе. Матросы носили к борту вещи отбывающих. К личным их чемоданам присоединили картонную коробку из-под пепси-колы.
— Что это? — удивился Томсон, когда коробку перед тем, как отнести на катер, торжественно, как приз, поставили перед ним на палубе.
— Ленты! — с нарочитой невозмутимостью пояснил Золотцев. — Копии магнитных лент из вычислительного центра. Здесь все, что мы наработали за эту неделю на полигоне. — Золотцев улыбнулся, и дужки его очков бодро сверкнули в солнечном луче. — С вами наработали! — подчеркнул он. — Так что это принадлежит вам по праву. Берите! Владейте!
Выслушав перевод, Томсон кивнул:
— Спасибо, сэр! Это великодушно. И по-товарищески. — Он наклонился, поднял коробку, потряс на руках, словно проверяя ее тяжесть, подмигнул Золотцеву. — Ого! Неужели мы с вами столько бумаги намарали? Выходит, все-таки не зря нас кормил кок.
Томсон отдал коробку подошедшему матросу и протянул Золотцеву маленькую сухую руку:
— Будем считать, что все же это не самое последнее слово ученых. Спасибо!
— Наверное, ученым есть еще что сказать, — в тон ему ответил Золотцев и тоже поблагодарил: — Спасибо!
Томсон подошел к Солюсу.
— А вдруг встретимся и мы с вами, академик? А? Почему бы нет?
— Всякое бывает… — пожал плечами Солюс. — Хотя вряд ли. Возраст!
Томсон кивнул.
— Вы правы, у нас с вами, коллега, все, все уже позади! Увы! — задумчиво провел рукой по подбородку, показал глазами на собравшихся на палубе. — А вот как у них? Есть ли у них что-то впереди?
— Будем надеяться, — проговорил Солюс. — Другого нам с вами не осталось — только надеяться. Хотя дела не столь уж веселые…
Он отстраненно взглянул куда-то за борт в океанскую даль, потом медленно перевел взгляд на американца.
— Думается, все это потому, что мы с вами, коллега, что-то упустили. Что-то очень важное…
Американец кивнул:
— Вот! Вот! В этом я тоже убежден. В чем-то мы сработали не так, как стоило бы. И им, этим парням, теперь придется немало поправлять. За нас. За наш недосмотр.
