Видно, живет в каждом человеке потребность поделиться с другими своим сокровенным. А может, это и есть главное? Может, умная-преумная монография, которую Смолин накатал на четырехстах страницах, не стоит тех трех слов, нацарапанных на листке блокнота в полумраке океанского дна: «Тришка, где ты?»
В дверь каюты постучали. Было уже около одиннадцати, и он удивился: поздновато! Это оказалась Галицкая.
— Можно на минутку? — Она вошла со свертком в руках. В нем оказалась наполовину опорожненная бутылка коньяка марки «Двин», того самого, что принес сегодня на вечер Смолин.
— Ваш коньяк! — сказала Галицкая. — Стали расходиться, вижу, на столе осталась. Думаю, жалко: кто-то другой вылакает задарма, а он — дорогой, марочный. Вот и принесла вам обратно.
Она рассмеялась. Лицо ее порозовело, ресницы порхали, было ясно, что Галицкая немного под хмельком.
— Спасибо! — сказал Смолин. — Только зря взяли. Неудобно как-то…
— Да что там неудобно! Какие церемонии могут быть на пароходе! Здесь, Константин Юрьевич, без церемоний. Здесь сложностей в отношениях не признают. Все напрямую.
Настя села на диван, лукаво, выжидательно взглянула на Смолина:
— А вы, Константин Юрьевич, у нас форменный герой. Беглеца-марокканца поймали, вырвались из океанской западни. Я горжусь, что лично знакома с таким человеком…
Смолин промолчал, с удивлением чувствуя, что смущен, как неопытный в таких ситуациях юноша.
Настя тоже примолкла, взгляд ее был прикован к бутылке с янтарной жидкостью, но, наверное, думала сейчас совсем не об этой жидкости, о чем-то своем, на губах ее застыла робкая улыбка.
— Неужели вы будете сейчас работать? — наконец спросила она.
— Не знаю, я как-то еще не…
В эту минуту раздался телефонный звонок. Он торопливо схватил трубку и услышал голос Ирины. «Онега» лежала в дрейфе, главная машина в чреве судна, поворочавшись, уснула, утомленная долгой работой, постоянный корабельный шум стих, и голос из трубки раздавался, казалось, на всю каюту.
— Я тебе не помешала? — спросила она.
— Нет, в общем-то…
Ирина волновалась, голос ее дрожал:
— Я хотела… я хотела сказать, Костя, что сегодня очень переживала за тебя! Места себе не находила. Такой ужас, когда вы…
На лице Насти медленно угасла веселая беззаботность.
— Не стоило волноваться, — торопливо перебил Смолин. — Ничего особенного не случилось бы. Все — чепуха!
Почувствовав в его голосе напряжение, Ирина замолкла, должно быть, искала подходящие слова, чтобы продолжить разговор. Галицкая деликатно кашлянула.
Смолин услышал в трубке что-то вроде короткого вздоха.
— Ты не один?
— Да.
— Извини! — Наверное, она хотела тут же бросить трубку, но овладела собой и уже спокойно и сухо пожелала: — Всего доброго!
Он медленно положил на рычаг трубку, в которой тоскливо, обреченно вскрикивали короткие гудки телефонного зуммера.
Минуту молчали, глядя в разные стороны.
— Ну что, выпьем, что ли? — И Смолин неуверенно потянулся к бутылке. Пить ему не хотелось.
Опять зазвонил телефон. Смолин выдержал один сигнал, другой, взглянув на Настю, сокрушенно повел бровями: мол, извини, сама видишь — одолевают! А сам тревожно подумал: неужели снова Ирина?
Звонили с мостика. Он сразу же узнал грубоватый голос второго штурмана Руднева.
— Константин Юрьевич! Не хотите заглянуть к нам? Редкое зрелище! Громадина прет тысяч под шестьдесят. Пассажир. Весь в огнях. Из Америки следует. Мы как раз на трассе.
Смолин обрадовался этому звонку, этому голосу, кораблю, который прет на «Онегу». Конечно же, надо взглянуть! Зрелище редкое.
— Непременно!
Испытывая неловкость, бросил осторожный взгляд на Галицкую.
— А вы не хотите взглянуть на встречный корабль?
— Нет! — произнесла она сухо. — Не хочу!
— Хорошо! Я сейчас! Бегу! — крикнул в трубку.
— И пожалуйста, по пути стукните в каюту Шевчика. Он просил в таких случаях его вызывать.
В зияющей глубине океанской ночи, как броская клякса на засвеченном негативе, проступало светлое пятно приближающегося судна. Уже издали можно было понять, какое оно огромное. Смолину дали бинокль, и он смог различить палубы, над которыми мерцали гирлянды разноцветных лампочек, искрились яркие голубоватые звезды, словно вспышки бенгальских огней. Разглядел высокую, скошенную назад дымовую трубу, ее цветной пояс из трех полос — черной, красной и желтой.
