Двое в океане

Смолина не встречали, хотя он дал заранее телеграмму. Багаж был весомый: два чемодана, набитых всякой всячиной, необходимой для дальнего рейса, и коробка с книгами. Он поволок вещи на привокзальную площадь, но тут же убедился, что о такси нечего и мечтать. Придется все сдавать в камеру хранения и ехать на поиски судна. Только где оно стоит? В Москве предупредили: может стоять у пассажирского причала, может в торговом порту, не исключено, что и на рейде.

Сдав вещи, снова вышел на площадь и сразу же увидел Крепышина, его просто невозможно было не увидеть. Фигура Крепышина возвышалась над толпой, как монумент, обрисовываясь четким треугольником с нацеленным вниз острием. К верхней линии треугольника, образующей плечи, приставлена другая геометрическая фигура-параллелепипед, составляющая шею и голову, снизу торс подпирали две мощные опоры ног.

Он был одним из немногих в экспедиции, кого Смолин знал заранее. Почти весь ее состав из одного и того же института, а Смолин — из другого, и в этой компании вроде бы приблудный. Крепышин был ученым секретарем экспедиции и при оформлении документов Смолину пришлось с ним встречаться. Этот человек, с виду похожий на неуклюжего робота, на самом деле был подвижен, весел, общителен.

На привокзальной площади Крепышин вместе с шофером грузил в «рафик» картонные коробки, которые подвез на тележке носильщик. Коробки даже на глаз были увесистые, но ученый секретарь управлялся с ними играючи и, подходя к «рафику», Смолин подумал, что фамилия Крепышин как нельзя более соответствует этому человеку.

— Откуда вы, Константин Юрьевич? — изумился Крепышин, швырнув в кузов очередную коробку и стирая пот со лба. — Ждали вас завтра.

— Но я же послал телеграмму. Разве не получили?

Крепышин ухмыльнулся, блеснув тугими влажными щеками.

— Может, и получили. Но не среагировали. Привыкайте! Включаясь в состав нашей экспедиции, вы попадаете в жизнерадостный мир неразберихи. Уверяю: скучать не придется. Главное — демонстрировать усердие в работе. — Он кивнул на «рафик». — Сейчас, например, по совету Остапа Бендера проводим операцию под лозунгом: «Автопробегом по бездорожью и разгильдяйству!»

Угольно-темные узкие глаза Крепышина весело поблескивали, словно призывали Смолина в будущих служебных и личных отношениях принять именно этот, легкий для обоих, стиль разговора. Он показал на картонные коробки:

— Знаете, что это такое? Планы экспедиции. Их так много, что большую часть безболезненно можем прямо в коробках сдать на макулатуру и взамен получить «Графа Монте-Кристо» или «Золотого теленка».

В машине по дороге в порт Крепышин делился со Смолиным новостями. Главная состояла в том, что в срок судно, конечно, не уйдет.

Он загибал один палец за другим.

— Нет рефмеханика. Старый уволился, а нового еще только оформляют. Вдруг заболел начальник радиостанции. Нет двух уборщиц. А без них тоже не поедешь — не нам же с вами гальюны чистить. Воды судно не добрало — еще качают. Золотцев не прилетел из Москвы. Двоих из минздравовского института недооформили, и неизвестно, успеют ли…

«Онега» оказалась на месте престижном — у пассажирского причала. Ярко высвеченное клонившимся к закату солнцем белобортное, недавно подновленное судно было похоже на айсберг, занесенный сюда из невероятных далей прихотью морских течений.

Глядя из окна «рафика», подъезжавшего к пассажирскому пирсу, Смолин невольно залюбовался судном — коренасто, широкогрудо, в напряженных очертаниях таится скрытая сила борца, готового встретить любой натиск стихии. На этом судне Смолину предстояло провести три месяца, отныне оно становилось его домом, кровом, прибежищем и надеждой: унесет в новый мир, далекий от береговой житейской толкотни.

«Рафику» пришлось остановиться в сторонке, потому что к трапу приткнулся обшарпанный пикапчик, и молодые рукастые парни, судя по всему, из команды «Онеги», вытаскивали из его кузова похожие на сундуки, с металлическими уголками ящики. Возле пикапчика суетился худой человек с морщинистым лицом и явно крашенной шевелюрой. Он озорно играл бойкими карими глазками, театрально вскидывал над головой длинные руки и с панибратским подобострастием взывал к несущим ящики: