Сестрины драгоценности, которые она оставила мне, хранятся в банковской ячейке, иногда я что-то даже надеваю на серьезные приемы, но если учесть, что чаще всего на таких приемах я бываю в качестве фотографа, увешанного аппаратурой, то, понятное дело, носить их мне приходится редко. Машиной я пользуюсь. Все деньги, что остались после нее, по совету адвоката и юриста-экономиста я разделила на три разных счета и положила в разные банки. Кстати, не такие уж миллионы! Все достаточно скромно. Но я решила так – это неприкосновенные средства Архипа, ему еще расти, учиться и жить. Квартира тоже его, так что за нашего с Глорией сына я спокойна.
Я действительно один из самых дорогих фотографов-портретистов. Это правда. Но большие заказы у меня случаются далеко не каждый месяц, и их еще надо самой подтянуть и выхлопотать – найти клиентов и убедить, что им просто необходим портрет и жить они без него дальше не смогут… Конечно, я еще сотрудничаю с несколькими журналами, продаю свои работы туда, и в Интернете выкладываю не за поцелуй воздушный, и делаю фотосессии по заказу глянца частенько.
Но я арендую подвальное помещение под фотостудию и работаю официально как частный предприниматель, поэтому плачу налоги и офигенную арендную плату! А если разделить на двенадцать месяцев все мои гонорары, то в сухом остатке не всегда весело получается. Ну, вот я прикинула и подумала, что арендная плата за квартиру Глории станет нам с Архипкой некой страховкой на каждый месяц, и можно не так уж сильно зависеть от моих нестабильных заработков.
Эта вся присказка к тому, что я давно привыкла жить в полной независимости и квартирном просторе – сначала вдвоем с Глорией, потом одна, потом с Архипом. У нас сплошной воздух вокруг – большие метражи, никто никому не мешает, хочешь уединиться – да пожалуйста, за этими стенами ничего не слышно и никто от раздумий одиночества не отвлекает. И не привыкла я полагаться ни на кого, кроме себя и сестры. Всегда сами справлялись.
А сейчас я столкнулась с тем, что в моем доме живут чужие люди: Ольга с дочкой, да и Лидуша временно здесь поселилась, пока меня не было, и, судя по всему, съезжать не спешит. А меня сейчас присутствие других, посторонних людей словно тисками сдавливает и душит, не вздохнуть! Не знаю, почему такое ощущение!
В детской стоит еще одна кровать для Нюши, в моей спальне разместилась Ольга, в гостиной Лидочка. А я куда? В кабинет?
Ну нет! Это табу! Святое! Я там ничего не меняла, просто поставила компьютер мощный в дополнение к Ричарду, чтобы быстрей и продуктивней работать, и, собственно, все! Если не считать всяких мелочей, сопутствующих работе.
Вот там я и спряталась, пока дети спали, – посидеть в тишине, без постоянного присутствия людей – услышать саму себя и помолчать.
Пока все останется так, как есть, разместимся как-нибудь: Ольга в детской с дочерью поспит, а я в спальне с Архипом. Всего несколько дней. Надо потерпеть. Съезжу в Питер, поговорю с Красниным, вернусь, а там посмотрим.
Какая она теперь будет, жизнь-то без него? Думаю, что без него.
На следующий день, пока дети спали днем, я поехала на кладбище. К сестре.
Мы – я и несколько ее бывших мужчин, которые нашли меня и сами предложили свое участие, – сделали ей великолепный памятник, с бюстом, выполненным известным скульптором, и портретом, тем, что делала я, – очень интересно получилось, необычно и красиво. У нее на могиле всегда живые цветы, я никогда не интересуюсь, кто их приносит, зачем, это их глубоко личные переживания, знаю только, что Филипп присылает с доставкой букеты, а в день ее рождения приезжал сам и несколько часов сидел здесь, возле нее.
– Привет, – поздоровалась я, поставила в большую вазу ее любимые нежно-розовые чайные розы, погладила рукой ее лицо на портрете. – Я так по тебе скучаю…
Не удержалась, расплакалась. Села на скамейку и принялась рассказывать ей все по порядку, с нашей первой встречи с Красниным… Все говорила, говорила, – уже и слезы все высохли, и голос охрип, а я все рассказывала, не заметила, как и время летит… Перевела дух, посмотрела на высокую березу у соседней могилки и спросила:
