– Так просто?
– Ну, не так просто. Они пакет документов на экспертизу берут: контракт с поставщиком, договоры с покупателями, считают рентабельность. Все проверяют. А потом уже дают. Или не дают. Смотря на какой размер отката договоришься….
– Это в смысле взятки?
– Ну да. С той же суммы кредитных денег. Это «откат» называется. Только вот тут уже с посторонними, как правило, дел не имеют. Да и свои при таких суммах должны быть… Все должно быть накатано.
– И Кадырову дали.
– Кадырову дали… Ой! – Валентина кинула взгляд на информационное табло.– Мой рейс.
– Пошли. – Волков взял тележку с ее вещами.
Они подошли к регистрационной стойке, очереди у которой уже не было.
– Ну что? – грустно сказал Петр. – Родина имеет право на последний материнский поцелуй?
– Конечно,– Валентина подставила щечку.
– И только-то… – Волков коснулся губами шелковистой кожи.
– А здорово все-таки вы меня развели. Как это… как сахар в чае? – улыбнулась она.
– И не стыдно такое говорить? И это в момент расставания навеки, когда иные, едва сдерживая слезы…
– Шучу, шучу. Всего вам доброго, удачи. Спасибо, что проводили.
– Счастливого пути.
Петр сел в машину, завел двигатель и вырулил со стоянки.
– И все-таки развел девку, – констатировал вслух.
– А я что, для себя стараюсь? – возразил сам себе.
– Тоже верно… – согласился сам с собой, вывернул на Московское шоссе, доехал до разворота и влился в поток автомобилей.
«По логике вещей, – рассуждал он, направляясь в сторону центра города, – смерть Гольдберга Шамилю на фиг не нужна. В Ирину стрелять – это понятно. Но Виктор… Прекрасная ширма. Крути за его вывеской что угодно, он и не вякнет ни разу. Ему от этого кредита лавэ отслюнявили, и будь доволен. Потом еще получишь, возможно, если будешь хорошо себя вести. Ладно, если еще просто процент отстегнули. Но, вероятнее всего, в долг дали. Это уж как водится. Дескать, братан, сам видишь, тема еще не стрельнула, но если уж тебе так надо – бери. Но деньги кредитные, работать должны, так что без процентов никак. Держи бабки, мне не жалко, но счетчик включен. И все. И Шамиль – нормальный рабовладелец. Сколько бы там прибыли эта сделка ни принесла, Гольдбергу все равно не рассчитаться, долг его – пожизненный, это ежу понятно. Уж что-что, а на крюк эти ребята сажать умеют. Зачем его убивать? Убивают врага. Враг жить мешает. А Гольдберг Шамилю не враг. Он ему корова дойная. Кормилец.
Понимал такой расклад Виктор? Очевидно – да. Но и, скорее всего, выкрутиться тоже пытался. Когда до него дошло. Что он мог сделать? Откупиться. Вернуть все. И сразу. Сколько у него могло натикать? БМВ, то-се по мелочи, что– то просто потратил. Не больше стохи. Сто тыщ баксов. Допустим. Мог где-нибудь перехватить? Теоретически – да. Перехватить стоху баксов (ну, может, чуть больше), вернуть Шамилю, войти уже в равную долю, а с кредиторами разобраться из прибыли.
Вряд ли Кадырову нужен равный дольщик, но это уже другой разговор. Когда ты ничего не должен, уже и отношения другие. Тем более что услугу Виктор всяко оказал – кредит-то на его имя. Имеет право биться за свои права. Хоть я бы, правда, не советовал…
А долги у Виктора были. Или нет? Шамиль говорит – да. И ему верится. Почему? А не могло не быть. Казино. Постоянно торчал в казино. Ирина говорит – разбогатеть хотел. Одно из двух: или ему удалось денежек перезанять, но он их спустил и пытался отыграться, или не удалось, и он пытался таким дурацким способом выкрутиться. Очень хотелось фирму свою отбить.
Он же говорил: «Шпилил и шпилить буду, мне без этого никак». Мог его кредитор грохнуть? Да ни Боже мой. Он ведь, занимая, наверняка контракт засветил для убедительности. Кредитор его холить и лелеять должен был, как грядку, на которой его капуста растет. Коньячком поливать. Отпадает.
Все-таки Шамиль? Мотива не вижу. Должок свой Виктор так и не погасил, это очевидно, так что… Мог, конечно, гранатку эту приладить и сопляк какой-нибудь ревнивый. Какой-нибудь хахаль очередной Оленьки или Вики, которая «черненькая, блядища, „Аустерия“„. Это вообще-то у нас теперь запросто. Но тогда это уже все… «крести козыри“. Руки вверх и сливай воду. Лучше даже и не думать.
