– Определенно.
– Вот, а то я смотрю, сидишь, как этот…
– Как пенделок.
– Кто?
– Да это я так.
– Перекурим?
– Пошли. – Они вышли из купе и направились по коридору в нерабочий тамбур.
– Холодно… – зябко поежился в тамбуре Гурский, тщетно пытаясь разглядеть что-нибудь через заиндевевшее стекло.
– Не май месяц. – Василич вынул из кармана «Приму». – А ты куда едешь-то?
– В Комсомольск. Когда будем – не в курсе?
– Вечером. Мы сами туда. А ты в командировку, что ли?
– Да, – кивнул Гурский и стряхнул пепел в закрепленную на двери вместо пепельницы консервную банку. – У вас там, говорят, выставка стоит, восковые фигуры. А где конкретно – не знаете случайно?
– Бог его знает. Афиши висят по городу, пацана хотел сводить, так и не выбрался пока. Но неделю назад, мы на Хабару уезжали как раз, еще стояла. Может, еще свожу. А тебе зачем?
– Да приятель мой работать на ней вроде должен.
– Найдешь… Там небось на каждой афише адрес есть. А откуда сам-то?
– Из Петербурга.
– Ага. Не был я там. Я сам-то из Уссурийска, но поездил. И на Западе был, и в Европе. В Европе, правда, только в Воронеже, тетка у меня там жила, ну и в Москве, конечно. А Запад, почитай, весь объездил: Тюмень, Томск, Новосибирск, – Василич начал загибать пальцы, потом махнул рукой. – Да, почитай, везде был… Красноярск вот еще, Салехард. А в Ленинграде – ни разу. Ну и как там?
– Нормально… – пожал плечами Гурский и погасил сигарету.
– Ладно, пошли согреемся. Они вернулись в купе.
– Спит,– кивнул на жену Василич и тяжело вздохнул. – Вот ведь…
– А что такое?
– Ай… –Он махнул рукой. – Давай-ка по глотку.
– А сколько сейчас по местному времени? – Гурский придвинул свой стакан.
– Двенадцать, без десяти, – взглянул на свои часы Василич и налил в стаканы самогон.
– Двенадцать, – Александр перевел часы. – Это у нас, значит, пять утра. То-то я чувствую…
– А ты поспи. Щас дерябнем, и поспи. Ехать-то еще…
– Да надо бы.
– Твое здоровье!
– Ваше, – Гурский чокнулся и выпил в три глотка половину чайного стакана ароматной крепкой янтарной жидкости.
– Нормально, Григорий? – подмигнул ему Василич.
– Отлично, Константин.
– Закусывай, не стесняйся.
– Да я и так.
– Вот и хорошо… А у меня, понимаешь, – Василич погладил жену по плечу, – такая вот беда. Струйкина Варвара Тихоновна, спящая красавица.
– А что плохого?
– Да нет… Не в этом дело. Она, понимаешь… ну, короче, прихожу я раз с работы, захожу в комнату, чего, думаю, телевизор орет? А она сидит на стуле, в телевизор глядит, глаза стеклянные, а там на экране – мультики. Ну, думаю, все! Съехала мать с ума окончательно на старости лет/ «Эй! – говорю. – Варвара, ты чего?» А она – ноль. И вижу я, что она ни мультиков этих, ни меня в упор не наблюдает. Я телек выключил, по щекам ее похлопал, потряс даже, она со стула на пол свалилась, а реакции – ну никакой. Я перепугался, «скорую» вызвал. Те приехали – что случилось? А я и объяснить ничего не могу, сам не пойму. Хорошо – этот вот, младший, с улицы пришел. Насилу разобрались. Оказывается, вот чего было.
Старший у нас магнитофон купил, видео крутить. А она, мать-то, чувствовала себя неважно. Ну-тут болит, там тянет, голова гудит, а по врачам ходить, ты ж понимаешь, никакого здоровья не хватит. Ну и взяла она где-то, у соседей, что ли, кассету с этим, с Кашпировским. Телесеанс его на ней записан был, прямо с телевизора; еще в те времена, когда он по ящику выступал. Поставлю, мол, все и рассосется. Ага… Ну и поставила. И вошла в этот, в транс. А в самом-то конце, там, где он говорит, дескать, на счет двадцать восемь вы проснетесь, даю, мол, отсчет: раз, два, – Витька, вредитель этот, – он кивнул на верхнюю полку, – мультики с телевизора записал. Ты понимаешь? «Кто ж тебе, гад, – говорю, – разрешил магнитофон трогать? Кассету чужую?» Да что с него… «Я перемотал,– ревет.– Я на чистое место…» Ну вот так он и перемотал, что самый-то конец и стер. Ну, врачи ей уколы какие-то, то-се, насилу растрясли. Но не до конца. Вроде как – знаешь? – поднять подняли, а разбудить забыли. Вот… Я уж ее и в Москву возил, профессор там ее смотрел один, вроде лучше стало, но все равно. То ходит по ночам, во сне, то наяву заговаривается. И главное – спать хочет постоянно, а боится. Вдруг, дескать, не проснусь? Такие вот дела… В Хабаровск вот возил, к бабке одной, та пошептала что-то, денег не взяла, сказала, чтобы еще раз через пару месяцев приехали. Уж и не знаю, что делать… Ты про такие случаи не слыхал? Может, у вас в Ленинграде кто лечит?
