- Не думаю... Впрочем, я подготовлю тылы... Оставлю кое - где документы, которые всплывут, если со мной что - то случится, и сделаю так, чтобы Болотов об этом узнал - не от меня... Хотя я сомневаюсь, чтобы он сильно упорствовал, особенно после истории с рукописью и гибели Булавина. Он, в общем, нормальный человек... Как только ему станут известны подробности... Нет, Саша, ты напрасно волнуешься за меня. Со мной все будет в порядке, а вот с тобой...
- Что со мной? - удивился Кремнев.
Васильев помолчал.
- Считаешь ли ты гибель Зорина и Булавина достаточной компенсацией за смерть Шатилова?
- Нет, - сразу сказал Кремнев.
- Вот именно, нет... Но они - главные виновники. Кроме того, Булавин был косвенно повинен в убийстве твоей жены, а Зорин сыграл трагическую роль в жизни той женщины, Зои Богушевской... Не хватит ли их двоих, Саша? Бегать по Москве, отлавливая шестерок, очень рискованно, а ты отвечаешь не только за себя. - Васильев взглянул на Иру. - Ты просил совета, и вот мой совет: возвращайся в Санкт - Петербург.
Ира крепче обняла Крменева, прижалась к нему. Она молчала, но это молчание было красноречивее слов.
И Кремнев понял. Стиснув девушку в ответном объятии, он проговорил, глядя Васильеву прямо в глаза:
- Да, Виктор Дмитриевич. Я возвращаюсь.
ЭПИЛОГ
ЗОНА ПРОНИКНОВЕНИЯ - 2
1.
ЯНВАРЬ 1999 ГОДА
МОСКВА
Лаборатория №16, помещавшаяся в подвале, уживалась в известном научно - исследовательском институте на птичьих правах. Ее небольшой коллектив, состоявший из молодых энтузиастов, занимался исследованиями торсионных полей, существование коих ещё никем не было доказано. Руководство института со скрипом финансировало работы по изучению того, что то ли есть, то ли нет, и грозилось вообще прикрыть лабораторию. Спасали только время от времени появлявшиеся в западных журналах (со ссылками на засекреченные источники) сообщения о подобных работах, успешно ведущихся в США и других странах. Но поди проверь такие источники! И лаборатория №16 балансировала на грани закрытия.
Ночью девятнадцатого января, когда произошла авария, в лаборатории корпел над приборами лишь физик - аспирант Юра Гладилин. Он не уходил домой, потому что хотел во что бы то ни стало именно сегодня завершить давно задуманный эксперимент... Собственно, авария была пустяковая, не авария даже, а перегрузка электронных цепей. С треском вылетела пара опытных микросхем, расплавилось несколько проводов, поискрило кое - где - и все. Происшествие никак не отразилось на энергоснабжении института, свет в вестибюле не погас. Поэтому пожилой вахтер, пенсионер Илья Савельевич, стерегущий покой ученых не первый год, мог хорошо разглядеть лицо торопливо прошагавшего мимо него Гладилина. Юра покидал институт без шапки, в распахнутом пальто, а о выражении его глаз старичок - вахтер вспоминал ещё долго. В обычно спокойных, немного насмешливых глазах аспиранта метался ужас и стыла беспредельная тоска. Так мог выглядеть человек, внезапно заглянувший в Бездну, куда никому из живых заглядывать не дано.
Юра Гладилин имел в институте репутацию рассудительного ироничного скептика - из тех, кто и в реальности телеграфного столба будет сомневаться, пока не потрогает его руками. Невозмутимый, основательный, не чуждый некоторой доли научной романтики (но в строгих рамках экспериментальных доказательств!) - таким знала его и беспредельно влюбленная в него жена. Она была буквально потрясена, когда он предстал перед ней в третьем часу утра со спутанными волосами, в которых искрились тающие снежинки, с безумным блуждающим взглядом.
В ту ночь Юра так не вымолвил ни слова о том, что его испугало и встревожило. Лишь к вечеру следующего дня (на работу он не пошел, отговорился по телефону переутомлением и недомоганием) Гладилин рассказал Тане все.
- Ты ведь помнишь, - спросил он, прикладываясь к чашке с обжигающим чаем, - над чем мы с Володей Бажиным работали? Торсионный анализатор молекулярного спектра.
- Да, конечно, - неуверенным тоном подтвердила Татьяна. Она не страдала забывчивостью, но для нее, записного гуманитария, слова "торсионный анализатор" звучали шаманским заклинанием.
