Двенадцатый двор - страница 5

Он молчит некоторое время.

У Таисии Яковлевны порозовели щеки.

Он отпивает кофе, улыбается.

— Ты о чем, Петя? — В его голосе дальняя растерянность.

Я торжествую. И в то же время из глубины души поднимается гадливость к себе.

— Как о чем! Разве у вас нет собственности? Квартирка обставлена. Книги, холодильник. А «Волга»? Что же вы не стали преступником, а?

Таисия Яковлевна подливает в чашки кофе, и рука ее слегка дрожит.

— Как ты еще молод, Петя, — снисходительно говорит Николай Борисович. Похоже, он переходит в наступление. — Непростительно молод... Ведь о чем идет речь? Я толкую тебе о тех случаях, когда собственность полностью поглощает человека, когда он становится рабом вещей и не видит за ними белого света.

— Одну минуточку! — Я окончательно наглею. — Значит, вы не раб вещей?

Николай Борисович чувствует подвох, но все-таки говорит спокойно:

— Нет, не раб.

— Ну, тогда... Подарите мне свою «Волгу»! — Я широко, хамски улыбаюсь.

Таисия Яковлевна встает и молча выходит из комнаты. Николай Борисович зорко смотрит на меня, потом выдвигает ящик письменного стола.

— Вот ключ от гаража, вот от «Волги».

Я беру ключи, подбрасываю их, кладу рядом со своей чашечкой кофе. Мы оба смеемся, правда, несколько натянуто.

Так же неловко прощаемся. Таисия Яковлевна не выходит в переднюю.

— Скоро у тебя, Петя, будет первое дело, — говорит мне на прощание Николай Борисович. — Профессиональное чутье. — Он дружески жмет мне руку.

Город был в дожде, расплывались в желтые пятна фонари вдоль улиц, пахло мокрыми деревьями. Я шагал по тонким летним лужам, кутаясь в плащ, на душе было тревожно и неустроенно, я смутно понимал, что наши разговоры с Николаем Борисовичем — разведка чего-то главного, что предстоит.

На другой день, утром, как только я вошел в комнату следователей, Люся, доверительно тронув меня за рукав, взволнованно сказала:

— Петя! Хотели уж за тобой ехать. Телефон общежития не отвечает. К шефу. Скорее.

В кабинете Николая Борисовича были медицинский эксперт Мария Никитична Дубова (старая худая женщина с одышкой, она работала в больнице, а у нас — по совместительству) и капитан Фролов, работник отдела уголовного розыска при районной милиции, исполнявший обычно обязанности эксперта-криминалиста (его имени и отчества я не знал; его так все и звали — Фролов); он был всегда спокойным, казалось, сонным.

— Итак, оперативная группа в сборе, — сказал Николай Борисович. — Следствие поручается вам, товарищ Морев. Два милиционера, тамошние участковые, на месте преступления. — Он зорко смотрел на меня. — Убийство в деревне Воронка. Шестнадцать километров от города. Быстро оформляйте документы — и в путь.

У меня жаром облилось сердце.

В дверях Николай Борисович протянул мне руку.

— Успеха, Петя! От успеха зависит твое будущее. — Он волновался. За меня? — Если что — звони. Приеду сам.

— Спасибо, — сказал я.

Когда я проходил через нашу комнату, мне сказали в спину:

— Фаворита — на легкое дельце. Там и концов искать не надо.

Я знаю: это сказал Воеводин, тоже молодой следователь, на год раньше меня попал сюда. По-моему, циник и бездарь. Ладно. Черт с ним. Меня трепала лихорадка нетерпения.

Утро было пасмурное. Дождь перестал, но все было мокро, свежо, ярко — крыши домов, деревья вдоль шоссе, то желтые, то зеленые поля; по обочинам ходили грачи, и казалось, что они покрыты лаком.

Под наш «газик» летела влажная лента асфальта, посвистывал ветер. В зеркальце я видел будничное, даже скучное лицо нашего шофера Феди. Все молчали. Фролов дремал, привалившись небритой щекой к дверце. А мне хотелось говорить, обсуждать предстоящую работу. Но я тоже молчал: доставляло удовольствие казаться бывалым.

«Передо мной две задачи, — думал я. — Два вопроса: кто убил? (Это главное.) И по каким мотивам?»

— Мария Никитична, — спросил Федя, — мы сразу назад?

— Очевидно, — сказала Мария Никитична, редко дыша. — Заберем труп на экспертизу и назад. — Она вопросительно посмотрела на меня.

Я издал звук, который можно было истолковать и как согласие («да, на экспертизу») и как сомнение («на месте посмотрим»),

Фролов открыл глаза, хотел что-то сказать, но сон сморил его.