Двенадцать зрителей - страница 50

– Почему это – не поднимет? – удивился Ник. – Данька тоже весит сорок шесть кэгэ, а я ее по полпрограммы на себе таскаю.

И, в подтверждение своих слов, он быстро подошел ко мне и легко подхватил меня на руки. Я невольно сжалась и от смущения хотела провалиться сквозь землю.

– А верхнюю поддержку? – подначивала Даня. – Над головой ее поднимешь?

– Конечно! – уверенно ответил Ник и поставил меня на ноги. – Сейчас ты тихонечко побежишь ко мне навстречу, – велел он мне, – а потом оттолкнешься от пола, а я тебя подхвачу. Главное, не дергайся и не маши руками.

Мне уже приходилось запрыгивать в поддержки, когда мы с Шуриком и Тимом танцевали хип-хоп, поэтому я без страха побежала к Нику, с силой оттолкнулась от пола и буквально влетела в прыжке к нему на руки, а он, слегка покачнувшись, гордо поднял меня над головой.

– Молодцы! – захлопала в ладоши Даниэла.

А молодой человек закричал:

– Опусти ее немедленно! Ты с ума сошел! Надорвешься!

Никита осторожно опустил меня на пол и медленно выпрямился. Его лицо, от природы бледное, теперь казалось белым как мел, он тяжело дышал.

– Умница! – еле слышно произнес он, вытирая лоб. – Хорошо подпрыгнула, не то что некоторые: укладываются на ручки и ждут, когда партнер сделает жим. Таким бы только с грузчиками танцевать или со штангистами.

Я так и не поняла, к кому он обратил свою последнюю фразу, судя по всему – ко мне, потому что при этих словах молодой человек за столом хмыкнул, а Даня и вовсе тихо рассмеялась.

– Вы свободны, – вежливо улыбнулся молодой человек. – Результаты сообщим сегодня вечером.

А Никита проводил меня до дверей и у самого выхода быстрым шепотом произнес:

– Сегодня в девятнадцать ноль-ноль жди меня в кафе напротив! – А потом резко распахнул дверь, схватил меня за руку и буквально вытолкал наружу.

– Ну что? Как? – налетели с вопросами Тим, Настя и Шурик.

– Не знаю, – растерянно пробормотала я. – По-моему, не очень.

– Не переживай! – бодро хлопнул меня по плечу Тим.

– Корсет не жмет? – заботливо поинтересовалась Настя.

А Шурик молча обнял меня и погладил по голове.

Вечером вывесили списки тех, кто прошел в следующий тур. Тимофей и Шурик отыскали в нем свои фамилии и с довольными улыбками пожали друг другу руки. Настя хоть и знала результат, но на всякий случай тоже нашла свою фамилию. Моей фамилии в списке не оказалось. И сразу почему-то подумалось, что ни в какое кафе я сегодня вечером не пойду.

– Завтра – второй этап, – возбужденно говорила Настя. – Как вы думаете, что нас заставят делать?

– Будем все вместе плясать канкан! – хмыкнул Тим.

– А потом откланяемся и сделаем обратное сальто! – подхватил Шурик.

Все, кроме меня, громко расхохотались, как будто услышали что-то действительно остроумное. Они эгоистично смаковали свою радость, и никто не замечал, вернее, не хотел замечать, как мне плохо. А я потихоньку отошла от них и в одиночестве поплелась домой.

Оказавшись в спальне, я с головой залезла под одеяло и задумалась: что-то странное, необъяснимое происходило сейчас со мной, как будто моя душа разделилась пополам и теперь разрывала меня изнутри. Одна из половинок горько переживала очередную неудачу в танцах и обвиняла в моих несчастьях весь мир: непонятного Никиту, красивую Даниэлу, моих более талантливых и везучих друзей, высокомерных педагогов и чересчур придирчивых хореографов, и даже маму с папой, которые родили меня коренастой, короткошеей, широкоплечей и склонной к полноте. Другая половинка никого не винила и не злилась, а трепетала от непонятного волнения и неудержимо тянула меня в то самое кафе напротив нашей школы. Не будь ее, этой другой половины, я бы сейчас не корчилась в постели, а наверняка возненавидела бы весь мир и закатила истерику со слезами, чтобы выплакать свое горе, но какой-то новый, разумный и совершенно чужой внутренний голос отчетливо повторял, что проиграла я справедливо и по делу, и причина поражения – не в моей полноте, а в том, что я не смогла справиться со своими эмоциями, и даже теперь не могу. Вместо того чтобы идти на встречу с Ником, я совершенно по-детски прячусь под одеялом, как будто так можно скрыть, что я на самом деле чувствую.