– Ты предлагаешь Богу взамен себя? – теперь уже Ригор встал, но опомнился и сел. – Но я не… как могу я решать, которая…
– Которая из нас станет лучшим даром Христу?
– Когда язык младенца от жажды прилип к гортани, ему не отказывают… – Ригор оглянулся на дверь, за которой не так давно скрылась Горяна. – Я не лишу надежды на спасение деву, которая с юных лет имеет влечение к Христу!
– Одна из нас должна служить богам руси и полян. Я служила им двадцать лет. Теперь пришел ее черед. А я пойду дальше. Как бабка и мать моя, вырастив детей, ушли в избу Буры-бабы…
– Кого? – поднял брови Ригор.
– Долго рассказывать. Ты не поймешь. Они исполнили все уроки своей земной жизни и ушли служить чурам и богам. А я, исполнив свой земной урок, пойду искать Христа для руси. Но для этого Горяна должна сменить меня здесь. – Эльга показала в ту сторону, где за тыном двора раскинулось святилище. – Ты понял меня?
Ригор снова встал.
– Не знаю, что сказать тебе, княгиня. Не могу ответить. Не ведаю, где правда. Буду молиться, чтобы наставил Господь. Только Он решит… как будет Его воля святая.
– Иди, – кивнула Эльга, отпуская его. – А я свою волю тебе изложила.
* * *
Болгарин ушел. Эльга еще посидела, потом прошла к большой укладке, сбросила подушки, обтянутые куньим мехом, отперла ее, подняла тяжелую крышку, на которой нередко сидела, с усилием вынула ларец, украшенный пластинками резной кости. Поставила перед собой на стол и отомкнула.
Здесь хранились самые дорогие ее уборы: подвески моравской работы, золотые и серебряные, греческие самоцветные и витые северные браслеты, перстни с камнями и эмалью, круглые застежки для греческих накидок и продолговатые – для платья ее северных прабабок. Среди прочего на самом дне таился золотой крест с жемчужинками. Более двадцати лет назад, когда она была одиннадцатилетней девочкой, еще не надевшей поневу, Ульв конунг, отец Ингвара, прислал в дар своей будущей невестке ожерелье греческой работы: из зеленовато-голубых смарагдов и крупных жемчужин, скрепленных между собой золотыми петельками, с круглыми узорными застежками на концах, похожими на динары – это то же, что шеляг сарацинский, только не серебряный, а золотой.
Эльга нахмурилась, пытаясь выловить давнее воспоминание: с этим ожерельем тогда связывали какую-то нелепую повесть о собачьих костях… кто-то съел собаку… или накормил гостей собачьим мясом… И это имело какое-то отношение к ловацкому князю Дивиславу, с которым сама Эльга в первой юности была недолгое время обручена. Но нет, не похоже на него – людей собачатиной кормить. Ну, не важно. Когда ей привезли это ожерелье, на нем висел этот самый крест. Отец сказал, что это знак Христовой веры, и посоветовал снять. Она так и сделала. Ожерелье из смарагдов она носила уже лет двадцать: это был предсвадебный дар Ингвара, а теперь – дань уважения его памяти. А крест все эти годы лежал в ларце. Чего ему сделается? Его и не видел никто.
Эльга осторожно вынула крест из ларца, будто хрупкое птичье перышко. Почему-то рука слегка дрожала. И долго смотрела на него… Неужели этот кусочек золота и есть тот мост, что судьба… или Бог – перекинет для нее из чащи леса Князя-Медведя в небесный сад Царства Божьего?
Или это лишь дорога, видимый отрезок пути, по которому человек всю жизнь свою идет за Христом?
– А покажи мне ту могилу.
Прияна сразу поняла, о чем он. Невеста-сирота перед свадьбой ходит прощаться на могилу родителей, и она тоже ходила, но Святослав хотел увидеть не закрадный приют Сверкера и Гостиславы. И вот теперь они сидели вдвоем под склоном могилы Рагноры: в лето после ее смерти Сверкер успел возвести над погребением матери курган, весьма внушительный, хоть и уступающий размерами могилам ее родичей-мужчин. За восемь лет он порос травой, но в выемке у склона еще стояли горшки с приношениями весенних поминальных дней: обе внучки старой Рагноры не забывали угощать ее. Попробуй такую забыть…
Перед ними расстилалось погребальное поле, покрытое сотнями больших и малых насыпей. У иных на вершине стоял столб с повязанным рушником, кое-где – камни, почти везде в густой траве темнели горшки, кринки, кости и овечьи черепа разного возраста.