Николай был нерешительным, но наши вожаки — ещё более.
Царь не выдержал первым и послал конницу. Но лошади скользили на обледеневшей брусчатке, и атака не удалась. Тогда Романов распорядился применить картечь.
У него было всего четыре орудия. Три на углу бульвара, где стоял сам Николай, и одно — возле канала, там командовал Михаил.
Палили с близкого расстояния, почти в упор. Первый выстрел угодил в карниз Сената, второй ударил в спину нашего каре. Началась паника и бегство. На площади осталось много убитых и раненых. Артиллеристы дали ещё один залп по толпе, когда солдаты и штатские бежали по Исаакиевскому мосту. Верные царю войска вступили на площадь.
Рассказчик осёкся, заметив на лице старца странную ухмылку. Он уже изготовился в очередной раз наброситься на него с кулаками и произнёс с угрозой:
— Чему возрадовались? Что кровь народная пролилась?
Поняв, каким будет продолжение, Фёдор Кузьмич поспешил успокоить гостя:
— Ты меня неправильно понял, Гавриил. Не над гибелью соплеменников я смеюсь, а над тем, как просто устроен наш мир. Однажды в Тильзите один энергичный новоявленный император мне рассказывал, как ещё во времена Французской революции он спас Директорию и усмирил бунт черни. Способ один и тот же — картечью по толпе. А ты говоришь «республика, конституция, парламент!» Если бы вы первыми додумались до картечи и победили, то стали бы тиранами ещё хуже нас. За нами была двухсот летняя история правления и хоть какое-то осознание ответственности за судьбу империи. Вы же, перешагнув через кровь, освободились бы от всяких обязательств. Тогда бы вас заботило только одно: как самим удержать власть, которую вы захватили.
— Неправда! — воскликнул декабрист. — Мы бы навели порядок в стране! Народ уже давно не нуждается в помазаннике божьем, в горностаевой мантии, ему нужен всего лишь выборный староста, который будет за жалованье служить ему верой и правдой.
— А не будет?
— Тогда изберём другого!
Старец улыбнулся, явно сомневаясь.
Батеньков вновь занервничал.
— Себя вспомните! Когда взошли на престол, сколько у вас было планов, стремлений! А в кого превратились после победы над Наполеоном? В самодура, душителя свободы, своей набожностью прикрывающего самые чёрные дела. Вы просто выдохлись! Никакой владыка не сможет править с полной отдачей четверть века! А будь эта должность выборная, правителем избрали бы другого, достойного человека.
— И ты думаешь, диктатор уйдёт просто так? Даже Наполеон понял несбыточность этой конституционной сказки и стал императором.
— А до чего ваша династия довела Россию, Александр Павлович? Вор на воре сидит и вором погоняет! — в сердцах воскликнул декабрист.
— Не называй меня так! — строго поправил его старец. — Тот человек давно умер. А меня зовут Фёдором Кузьмичом. Я всего лишь бродяга, не помнящий родства.
— Называйтесь, как хотите, — буркнул Батеньков. — Только жизнь вокруг от этого не изменится. Даже в Сибири, где никогда не было крепостного права, и то насадили свои воровские порядки. Каждое утро к дому губернатора стекаются купцы, чиновники, исправники, чтобы вручить его жене подарки. А потом эти подарки продаются в специальной лавке. Задобрив губернатора, подносители разоряют поборами ремесленников, крестьян и туземцев. А попробуйте пожаловаться, избы спалят, запрягут жалобщиков в сани и сгонят с места — в таёжную глушь. Так было и при вашем царствовании, так и сейчас. Ничего не изменилось. Для вас, Романовых, законы — только красивая вывеска, чтобы прикрыть свои безобразия. Вы — главный тормоз в развитии России. Вы же ничего не делаете, а только упиваетесь властью, якобы данной вам Богом. Вы не лечите болезнь, а загоняете её вовнутрь. Но тем страшнее и ужаснее будет взрыв народного гнева, который сметёт вас с карты истории!
Фёдор Кузьмич собрался идти по воду. Он вылил оставшуюся в бадейке воду в кадушку и принёс из сеней коромысло и ещё одну бадью.
— Откуда воду-то носите? — спросил его гость.
— С реки. Есть тут неподалёку хороший родник. Но по снегу к нему не подберёшься.
— Так и река-то не близко. Подниматься с поклажей по косогору в ваших летах, чай, нелегко. Давайте подсоблю.
