— Стаканов двести. По пятнадцать копеек. Или даже по двадцать. Хорошие семечки. Жареные…
— Двести на двадцать… — Вавилон прищурился. — Это сколько же? Сороковка? Э-э, ерунда. Не товар. — Утратив всякий интерес к семечкам, он спросил: — Не скучаешь?
— Некогда. — Гринька улыбнулся. — Пацаны привязались — палкой не отгонишь. В карты играем. Дурю, как маленьких. Только ушами хлопают. Пеньки с глазами.
Вавилон глубоко затянулся, проводил печальным взглядом сиреневые кольца дыма, поднимавшиеся к потолку, и, не докурив, долго разминал в пепельнице сигарету. — А мне, понимаешь, и в картах что-то не везет в последнее время. Преферанс — игрушка рисковая. Крепко сел на мель… Знаешь, сколько просадил? — Вавилон оглянулся на дверь. Прошептал: — Не угадаешь. Четыреста целковых.
У Гриньки холод пошел по спине.
— Вот такие-то пироги-ватрушки! — Вавилон стремительно встал с кресла, постоял у окна, прошел к письменному столу, щелкнул ногтем по цветной картинке, где длинноногая девица в синем купальнике бикини нахально улыбалась из-под зонтика. — А долги платить надо, — глухо обронил Вавилон. — Закон. Срок придет — спросит Козерог. Спросит. Он шутить не любит…
— Какой Козерог? — не понял Гринька.
— Есть такой. Сильно играет… Да, четыре сотни. Сумма.
— Где же ты возьмешь столько? — ужаснулся Гринька.
— Доставать надо. — Вавилон взглянул на часы. — Доставать, хоть кровь из носа!.. А тут, понимаешь, парнишку одного замели на базаре. Говорит, не раскололся, а там черт его знает. Хлипкий парень. Может, и на меня капнул. Просто так не отпустят… Матери, говоришь, сегодня дома нет?
— Что? — Гринька не сразу сообразил, что вопрос относится к нему. — А, матери. Нет. Во вторник приедет.
— Гринь, — снова садясь в кресло, сказал Вавилон. — Я передам тебе сумку с товаром. Припрячь на время. Сможешь?
Гринька пожал плечами.
— А мне что? Могу. — Ответил спокойно, а сам почувствовал, как часто-часто забилось сердце. Наверно, опасное это дело, если и сам Вавилон так трусит. Может быть, обыска боится?
— Ну, спасибо! Другого и не ждал от тебя. — Вавилон приподнял тяжелый матрас раскладного дивана и достал оттуда желтую сумку. — Припрячь получше. Чтобы мать случайно не нашла. Есть такое место?
— Тоже в диване у себя спрячу. Она туда не полезет.
— Ну тогда тронули, — сказал Вавилон. — Помогу тебе нести…
Недалеко от нового девятиэтажного Гринькиного дома Вавилон передал увесистую сумку своему юному помощнику и в который уже раз посмотрел на часы.
— Сам понимаешь — болтать про это не надо.
— Ясно, не маленький! — Гринька даже слегка обиделся, что его предупреждают о таком.
— Ну-ну, — потрепал его по рыжему чубу Вавилон. — Какой бука! Шайбы-то водятся? Не голодаешь?. Возьми-ка вот. — Он сунул Гриньке в руку металлический рубль. — Да, и это еще… — Вавилон извлек из заднего кармана джинсов два узких блестящих пакетика. — Жевательная резинка. Мэйд ин Франс. Понял? Французские. Для укрепления зубов.
Гринька подивился на диковинные полупрозрачные пакетики, в которых виднелись розовые зубчики жевательной резинки, спрятал пакетики в карман и, не утерпев, спросил:
— А чья это машина, на которой поедете?
— Есть у меня друг один, счастливчик. «Лада». Совсем новенькая. Не его, конечно, — папаши. А сам папаша на полгода в Монголию уехал. Так что катайся на здоровье. Друг водить не умеет, меня и попросил… Ну, бывай. Сумку береги. В воскресенье заглянешь в бильярдную. Понял?
