Зал грохнул в ответ, заржал и… дружно подхватил, полностью заглушив собою Пола, тщетно пытавшегося перекричать толпу.
— Естудей! — весело горланил он. — В институте снова рыбный день! Я от этого хожу как тень, ведь в институте рыбный де-е-ень!!
— Где же ты! — лукаво подмигнув озадаченному Полу, подтянул Леон. — О, бефстроганов моей души! За тобою я хожу как тень, ведь в институте рыбный де-е-ень!
— Нет, нам не найти, кто же пра-а-а-в, кого вини-и-ить! — подхватили «Ветра». — К Мя! Су! Нет пу-ути-и-и, рыбный день не отмени-ить! Ты слы-ышишь?
— Естудей! — вдруг встав в полный рост, величаво и торжественно, как гимн, запел «Харисон», не обращая внимания на обомлевшего за его спиною Фирсова. — Рыбным запахом меня овей!
— Будешь, будешь тут ходить как тень, — ревел зал.
— Ведь в институте рыбный де-е-ень!
«Ветра» опять резко оборвали последний аккорд, и в наступившей не сразу тишине Пол, никогда не терявший на сцене присутствия духа, медленно и сладко завершил, указывая обеими руками на зрителей:
— Oh! I believe… In yesterday-a-a-y…
Женек просиял и выдал целый каскад барабанных брэков под грохот меди.
И это был полный и окончательный ништяк!
Мысли путались до самого конца их выхода, пока они не закончили последнюю песню и не спустились со сцены, триумфально и уверенно. С первых рядов оглядывались, галерка уже отрядила поздравительного делегата и полбанки розового портвейна. Фирсов оживленно шептался с «Харисоном».
А Пол задумчиво оглядывал зал, силясь нащупать какую-то новую ниточку жизни, которую он только что ощутил. Ему вдруг показалось, что эта ниточка могла связать его с чем-то истинным. Точно судьба заново давала ему шанс открыть будущее и не печалиться о прошлом.
Но время уже истекало, он чувствовал это. И тогда Пол обернулся к Леону, пристально посмотрел в его глаза — все-таки до чего же парень похож на Джона! — и спросил:
— Сколько нужно нот, чтобы снова сделать такое?
Позади веселился зал, хиппаны братались со скрипачами, а «Харисон» теперь что-то горячо и увлеченно втолковывал Руслану.
— Настоящий шлягер? — кивнул Леон.
— Точно!
Они смотрели друг на друга — два мира, два языка, две гитары. Тем и интересны друг другу, тем и нужны.
— Ты ведь уже сам показал, — улыбнулся Леон.
— Я? — брови этого парня полезли вверх, и это было уже абсолютно, стопроцентно знакомо и узнаваемо. — Где? Когда?
— Когда сделал вот это.
Леон поднял Victory, и вокруг взметнулись десятки ответных растопыренных «коз».
— Файв? Пять нот? — уточнил Пол.
— Не пять. Достаточно двух, — покачал головой парень, похожий на Джона. И поочередно загнул пальцы своей «козы».
— Первая — ля? — предположил Пол.
— Ага, — кивнул Леон. Его глаза смеялись, но лицо оставалось серьезным.
— А вторая?
— …! — ответил Леон. Но в этот миг рядом с ними громко заорали, захлопали кому-то, и Пол не расслышал ни звука.
— Вторую? — потребовал он.
—…!! — крикнул в ответ Леон. И опять его голос потонул в шуме и гвалте, стоявшем вокруг. Тогда Пол, шестым чувством понимая, что его время уходит окончательно, быстро протянул парню медиатор — все, что у него было в карманах.
— Напиши!
Леон, которому тоже передалась спешка незнакомца, схватил с пустого пюпитра — на что рокеру ноты? — карандаш и быстро написал на медиаторе что-то.
Пол посмотрел на медиатор, затем на Леона.
Тот улыбался.
И Пол улыбнулся в ответ.
— Я понял. Да. Теперь я понял.
Порывисто схватил Леона за руку и быстро вложил в его ладонь медиатор.
— Это тебе. Может, еще встретимся.
И быстро побежал из зала. Он чувствовал, как истекают его последние секунды здесь и сейчас, и начинаются новые. Совсем другие.
— Scra… Scra…
— Господи, он, кажется, приходит в себя…
Пол открыл глаза.
Слева поблескивала пара синхронизированных магнитофонов Studer J-37 на 4 дорожки — в «Сержанте» на них Мартин сделал первую в истории многодорожечную запись. Справа — больничная тумбочка с белоснежным махровым полотенцем и что-то похожее на капельницу. Две разных стороны двух разных судеб. Предстояло выбрать одну из них. Просто выбрать.
Он медленно повернул голову влево. И услышав первую ноту, одну из двух, попытался ее пропеть. Но из горла пока что вырвались только хрип и шипение, как из старой церковной фисгармонии.
