Воспользовавшись правом больного — он действительно накануне упал с лошади, — князь Иван на следующий день остался дома. Государь не захотел никуда ехать без него, и запланированная поездка в гатчинские леса, где водилось много дичи, была отменена.
Целый день они провели в комнате князя Ивана. Государь распорядился, чтобы его не тревожили, и даже обед был принесён в покои князя Ивана.
Улучив удобную минуту, тот словно невзначай начал разговор о предстоящей свадьбе государя и о том, что, судя по слухам, в доме «батюшки» усиленно готовятся к этому дню.
— Ах, — вздохнул государь, — прошу тебя, Ванюша, ежели ты мне друг, не вспоминай об этом.
— Куда ж денешься? — обречённо вздохнул в ответ Иван. — Хочешь не хочешь, а свадьба-то вот она, рядом.
— Нет-нет, я не хочу, чтобы «рядом». — Немного помолчав, государь задумчиво продолжал: — Вот если б можно было отодвинуть её подальше, а не то так и совсем отменить...
— Отменить? — раздумчиво повторил князь Иван и тут же обрадованно всплеснул руками, словно лишь сейчас ему на ум пришло это решение: — Можно, можно, можно!
— Что можно-то? — с надеждой посмотрел на него государь.
— Да свадьбу можно отменить!
— Ты, видно, шутишь, Ванюша, — разочарованно протянул государь. — Как же её отменить возможно? У меня вот и обручальное кольцо. — Он повернул на пальце кольцо.
— Кольцо — это ничего! Кольцо ведь и снять можно, оно ведь не клеем приклеено к пальцу.
Ещё ничего не понимая, государь с удивлением и тайной надеждой смотрел на князя Ивана.
— Всё просто, надо только убрать светлейшего.
— Убрать «батюшку»? — выдохнул государь, не зная, верить ли тому, что говорит друг. — Да как же это сделать?
— Да очень просто....
Весь оставшийся вечер князь Иван и государь, близко сидя друг к другу, говорили о том времени, когда не станет «батюшки», вернее, когда он не сможет командовать всеми, и о том, что они будут делать, как станут свободными.
Размолвка между светлейшим князем Александром Даниловичем Меншиковым и молодым государем Петром Алексеевичем всё углублялась.
Вернувшись в Петербург осенью, государь не поехал во дворец на Васильевском острове, а вновь поселился в своём летнем дворце. Этот поступок насторожил Александра Даниловича, но не испугал его. Он приписал такое поведение государя его молодости, увлечению своей красивой тёткой цесаревной Елизаветой, желанию побыть на свободе без постоянного надзора.
Однако события августа, когда не только сам государь, но и виднейшие сановники не появились у него на званом обеде в Ораниенбауме, несколько встревожили светлейшего князя.
Он принялся писать письма в Верховный тайный совет[13], виделся и с государем, и с его сестрой, но всё оставалось по-прежнему. Государь жил у себя во дворце и, более того, прислал нарочного забрать из дома «батюшки» свои вещи, которые были привезены туда весной.
Что-то случилось с неукротимым Александром Даниловичем. Что? Он и сам, пожалуй, не смог бы объяснить. Какие-то незаметные в прежней властной жизни события, на которые он раньше совсем не обращал внимания, теперь занимали его.
Как-то зайдя к себе на хозяйственный двор, где размещались подсобные помещения и небольшая псарня любимых им собак, он долго наблюдал, как два кобеля жестоко грызлись из-за одной кости, брошенной им поваром. Собаки эти, мирно уживавшиеся ранее, сейчас Готовы были загрызть одна другую, в то время как почти обглоданная кость досталась совсем другой собаке. Не зная почему, Александр Данилович долго смотрел на эту собачью драку и даже потом длительное время никак не мог отделаться от какого-то смутного, тревожного воспоминания.
Ему припомнился Пётр Андреевич Толстой, с которым они много лет шли рука об руку, помогая друг другу во всех сложных перипетиях жизни при дворе. Что же случилось потом?
«Да просто, как те две собаки, разодрались из-за брошенной кости», — горько подумалось Александру Даниловичу.
Он отгонял от себя подобные мысли, но какая-то пустота в душе мешала ему проявить ещё имеющуюся у него власть. Он — генералиссимус, в руках которого находились все войска, словно со стороны наблюдал за тем, как стремительно нарастали события.
