— Сегодня государыня есть, а завтра...
— Да что ты такое говоришь? — перебил брата князь Алексей, — Бог с тобой, Сергей!
— Что говорю? Правду. Все мы смертны, а государыня, я слышал, совсем слаба здоровьем.
— Ты что ж, не советуешь ему ехать?
— Нет, почему же, только близко на глаза государыне сразу лезть не следует. — Помолчав, князь добавил с улыбкой: — Она сама его приметит.
— Так что ж ты всё-таки посоветуешь?
— Я уже говорил Ивану и сейчас повторю: учиться ему надо, чтоб сам мог во всех хитростях придворной да и любой другой политики разбираться. А это ох какое непростое дело.
— Так как же быть с ним? — не отступал от брата Алексей Григорьевич.
Князь Сергей задумался, но вдруг, словно вспомнив что-то и оживившись, сказал, обращаясь к Ивану:
— Я тебе, Ванюша, письмо рекомендательное напишу.
— Письмо? — переспросил всё время молчавший Иван. — К девице пригожей или к вдовушке?
— Оставь, Иван, сейчас эти шутки, ты ведь судьбу свою определяешь. Девицы да вдовушки от тебя никуда не денутся...
— А что, он и по вдовушкам у вас ходок? — перебил брата князь Алексей.
— У-у-у, — протянул Сергей Григорьевич, — он тебе сам всё потом расскажет, а теперь о деле надо речь вести. Я тебе, Иван, — продолжал он, — письмо Дам к очень стоящему человеку.
— Кто такой? — полюбопытствовал князь Алексей.
— Имя ему Генрих Фик.
— Как же, как же, наслышаны о нём. Государственный человек, Коммерц-коллегии вице-президент, с ним и государь, бывало, часто совет держал, — уважительно отозвался князь Алексей.
— Вот к нему и будет письмо. Ты, Иван, как приедешь в Петербург, сразу же к нему ступай, скажи, от князя Сергея Долгорукого письмо к нему имеешь, да сам-то князю племянник родной.
Дорога к Петербургу мало занимала Ивана. Погода стояла пасмурная, часто принимался моросить совсем не летний дождь, всё выглядело серым и унылым. Иван почти всё время дремал, привалившись к углу кареты. Ему снились сладкие сны, где охота на зверье перемежалась с видениями польских красоток, которых он покидал с немалым сожалением.
Как-то раз к вечеру, очнувшись от грёз, он выглянул в оконце кареты и приободрился. Дождь перестал; на вечернем небе, освещённом лучами заходящего солнца, словно огромная дуга, повисла разноцветная радуга. По мере захода солнца её краски блекли, скоро они совсем пропали, и на умытом дождём небе показалась луна. Она была какая-то странная, не круглая, как обычно, а урезанная, будто хлебный каравай, от которого отрезали большую горбушку. Он смотрел на неё до тех пор, пока длинные тёмные облака совсем не скрыли её из виду.
Было уже совсем поздно, когда карета, в которой ехал Иван, остановилась и возница, открыв дверцу, хриплым от долгого молчания голосом сказал:
— Все, ваше сиятельство, прибыли. Аккурат к самой гостинице вас доставил. Сейчас на постелю ляжете, уж там и доспите ночку-то.
— Приехали? — вылезая из кареты и потягиваясь, переспросил Иван.
— Так точно, ваше сиятельство, аккурат к самому крыльцу подвёз.
Иван с любопытством огляделся вокруг. В сером свете не то ночи, не то рассвета неясно проступали очертания стоявших рядом больших каменных домов. Тихий плеск воды говорил о том, что где-то совсем близко река.
— Так это мы к самой Неве подъехали?
— Никак нет, ваше сиятельство, то совсем другая река, Мойкой прозывается.
— Мойкой? — улыбнулся Иван. — Что ж у неё такое имя странное?
— А это уж никак не могу знать, ваше сиятельство. Мойка — она и есть Мойка.
— Далеко ли она?
— Нет, эвон, за углом, тут рядом.
— Проводишь?
— Никак нет, ваше сиятельство. Время уже позднее, а мне ещё далеко, до Купчина добираться. Это, почитай, совсем в другой конец ехать надобно. Хорошо, ежели доберусь к рассвету, а лошадям ведь тоже отдых требуется.
Щедро расплатившись с возницей, Иван вошёл в помещение, слабо освещённое фонарём. К нему сразу же подошёл опрятно одетый, в чистой рубахе и жилетке пожилой человек. Поклонившись, спросил об имени и звании. Услышав фамилию Долгоруких, ещё раз низко поклонился, окликнул кого-то, обернувшись вглубь помещения. Откуда выбежал мальчонка лет десяти.
