— Мне её брат сказывал.
— Брат?
— Да. Говорит, как увидала меня, так и полюбила. А теперь вот извелась вся, лишь обо мне и говорит.
— Разве такое возможно? Ты с нею не был совсем, не знаешь её, а женишься?
— Так чтобы любить, вовсе и не надо вместе быть. На расстоянии-то любовь крепче бывает.
— Да, верно, — проговорил Пётр и задумался.
— Так что, Петруша, приглашаем мы тебя с твоей невестой на нашу помолвку.
— Это, Ванюша, очень даже хорошо, что ты сейчас жениться надумал.
— Что так?
— Свадьбу с тобой вместе справлять станем, — обрадованно сказал Пётр.
Обручение князя Ивана Алексеевича Долгорукого с графиней Натальей Борисовной Шереметевой состоялось в декабре 1729 года в родовом доме Шереметевых на Никитской улице в Москве. На торжественном обручении присутствовала вся императорская фамилия, дипломатический корпус, иностранные посланники, генералитет. Всё происходило в нарядно убранной зале, служили архиерей и два архимандрита. Молодые обменялись дорогими кольцами, и жениху с невестой стали дарить подарки. Особо выделялся подарок жениху, который сделал брат невесты. Он подарил князю Ивану шесть пудов старинных изделий из серебра: посуду, кубки, фляги.
Среди общего веселья почти незамеченной осталась молодая женщина, которая во всё время обручения князя Ивана с юной невестой не отнимала мокрого платка от заплаканных глаз. То была Наталья Трубецкая — молодая жена генерал-майора Трубецкого, с которой князь Иван не только жил без всякой закрытости, но и частенько, бывая у неё, потешался над её неудачником-мужем. Наталья Трубецкая сносила все: и надругательства над мужем, за которого её выдали без её воли, и измены князя Ивана — из-за большой своей любви к красавцу князю.
Накануне своего обручения князь Иван, будучи у своей любовницы, хотел расстаться с нею мирно, по-хорошему, прося простить его. Зная её горячий нрав, он опасался, что она придёт на его обручение и сотворит там что-либо, что помешает его женитьбе.
Она выслушала князя Ивана молча, казалась спокойной, но при прощании с ним так сильно обняла его за шею, что он еле оторвал от себя её сведённые судорогой пальцы. Придя в себя, она громко разрыдалась, упав перед ним на колени, обхватила его ноги и прижалась к ним лицом.
На шум сбежались слуги. Им еле-еле удалось поднять обезумевшую женщину. Оставив её на попечение домашних, князь Иван поспешно покинул этот дом, дав себе слово никогда более не бывать здесь.
Теперь, увидев свою прежнюю любовницу на обручении, князь Иван испугался не на шутку. Несмотря на то, что она стояла спокойно среди приглашённых, он велел своему слуге быть близ неё и в тот же миг увести, ежели тот заметит что-либо неладное.
Свадьба князя Ивана и графини Натальи Шереметевой была назначена на тот же день, что и свадьба государя Петра Алексеевича с княжной Екатериной Долгорукой — на 19 января 1730 года.
Таких морозов, какие выпали именно на Крещение 1730 года, не помнили даже самые старые жители Москвы. С раннего утра в ясное морозное небо поднимались белые столбы дыма от топившихся печей и где-то высоко-высоко таяли в зеленовато-голубом пространстве. Красный шар солнца вставал низко над горизонтом, его яркие лучи только слепили, не давая никакого тепла. Внизу, на земле, белый клубящийся пар вырывался из открытых дверей домов, тут же оседая мелким инеем. Пешеходы, лошади, упряжь — всё было в этом иглистом пушистом инее, который нарастал на бровях, ресницах, усах, делая лица людей неузнаваемыми.
6 января, в день Крещения, на церемонии водосвятия на расчищенном от снега льду Москвы-реки были выстроены два полка — Семёновский и Преображенский. Все ожидали государя. К полудню на льду показались раззолоченные санки, запряжённые шестёркой лошадей цугом, в которых ехала государыня-невеста, а государь стоял на запятках её саней. Их сопровождали эскадрон кавалергардов и многочисленная свита. Подъехав к самой проруби, где должно было проходить священное действо, государь сел верхом на подведённую ему лошадь и стал во главе полков.
Все замерли в ожидании торжественной процессии, выходящей из ворот Кремля. Наконец от кремлёвской стены, розовато-седой от мороза, вынесли иконы, кресты, хоругви, вышли священники. Их одеяния, посеребрённые морозом, блестят на солнце, их много-много. В блеске холодного солнца сверкают ризы, иконы, высокие митры архиереев. Они идут из Кремля медленно, долго, поют певчие, гудят колокола. При словах протодиакона: «Во Иорда-а-ани крещающуся Тебе, Господи-и» — грохочет пушка. Все крестятся, поднимают головы, глядят на башню, где из зубцов выплывают чёрные клубы дыма от выстрелов пушки.
