– М-да, след неслабый останется, – говорит Тодд, опускаясь на корточки, чтобы посмотреть на свое лицо в боковое зеркало.
– Ой, да ладно, – отмахивается Грег. – С твоим-то лицом хуже уже не будет.
– Что, сочувствия я сегодня не дождусь? – спрашивает Тодд. – Ну ладно, уверен, какая-нибудь смазливая девчонка в «Заводи» меня бы пожалела.
– Никакой «Заводи». Не сегодня, – отвечает Грег. – Веди машину.
Я трясу головой и забираюсь обратно в свой грузовик. В лунном свете я следую за «шевроле», уже заранее чувствуя на языке металлический вкус баночного пива.
– Нет, – огрызаюсь я на папу. – Ничего не случилось.
Брэндон тянется к моему телефону и груде бумажных сообщений, но я яростно выхватываю их у него из рук и случайно царапаю его.
– Эй! – пищит он.
– Челси, – с упреком говорит папа, – что с тобой происходит?
– Мне нужно позвонить по телефону, – рычу я сквозь зубы, злобно уставившись на Брэндона.
– Ты там от счастья не скончайся только, Челс, – бормочет Брэндон. – Подумаешь, какой-то там бойфренд.
– Позвонить по телефону, – повторяет папа, не слушая Брэндона. – В такую поздноту. До завтра не подождет?
– Нет, до завтра не подождет. – Мой гнев, так долго сдерживаемый, до последней капли изливается в этих словах. – Да и какое тебе дело?
Внезапно оказывается, что я говорю совсем не о телефоне. Я говорю о последних месяцах. О том, как я целыми ночами крутила у себя в комнате эту вшивую пленку… в том числе потому, что мне до боли хотелось вспомнить, каково это – когда папа болел за меня.
Он делает шаг вперед, освещенный лунным светом; руки у него сложены на груди.
– Я не понимаю тебя, Челси. Со времени твоей травмы я старался дать тебе время, не наседать на тебя. Пытался находить тебе оправдания. У тебя было множество причин тосковать. Но теперь… теперь я просто перестал тебя понимать, Челс. То, как ты огрызаешься…
– Это я-то огрызаюсь?
– Да, огрызаешься. Вот сейчас на Брэндона, например. И вечно киснешь…
– ЧТО я делаю?
– Ты совсем раскисла, Челси. В прошлом ты бы нашла способ… хоть какой-то… продолжать.
– Что?! – Голос мой срывается на рев. – Я не бросала баскетбол! Его у меня отняли!
– Я тебя совсем не узнаю теперь, – говорит папа и берет Брэндона за руку. Можно подумать, я ему плюсну размозжила или что-то в этом роде.
У меня больше нет сил находиться с ними в одной комнате. Я несусь из коттеджа на крыльцо… Готова поклясться, тут еще пахнет поцелуем, который мы разделили с Клинтом. Запах сильный, как от маминых пирожных с белым шоколадом; в воздухе разливается горячая сладость. Я нарушила свою строгую диету и проглотила целый поднос этих пирожных. Меня одолевает чувство вины.
От этого мне тоже придется сбежать – от мыслей о поцелуях с Клинтом. В прохладном лунном свете я лечу к главному зданию.
И останавливаюсь у самой двери, обливаясь слезами. Нет, так с Гейбом я разговаривать не смогу. Хотя, может, Брэндон это все неспроста. Может, Гейб больше будет меня подозревать, если я не отвечу на его звонок. Вернее, на звонки – судя по сообщениям, их было около сотни.
Я толкаю дверь и вышвыриваю комок его посланий в мусорку. Вытираю лицо, достаю несколько монеток из кошелька и кидаю в телефонный аппарат. Слышу гудки с той стороны и молюсь о том, чтобы меня сбросило на автоответчик.
– Эй, солнышко, – голос Гейба звучит удивленно. – Я уж и не думал, что услышу тебя. Где ты… То есть, что у тебя нового?
Гейб Росс, ты как целлофановый пакетик. Я вижу тебя насквозь.
– Была на дне рождения, – бормочу я.
Гейб тихо смеется:
– Мне бы тоже хотелось.
Стыд заполняет меня целиком. Начинает с пяток, карабкается по коленкам, добирается до шеи и лица…
– Спасибо за подарок, – говорит Гейб.
Я убираю телефон от лица и шепотом посылаю себя ко всем чертям. Ты скотина, Челси Кейс. Скотина. И в моей голове возникает образ мычащей коровы.
Хорошо хоть я успела, перед тем как уехать из города, оставила подарок для Гейба у его мамы. Но прошло чуть больше недели, какой-то жалкой недели, а я уже совершила непростительный проступок. Я забыла позвонить Гейбу и поздравить его с днем рождения. И в этом тупом письме, которое отправила сегодня утром, тоже не поздравила.
