Она даже часто играла в «папу», одевая куклу в серые тряпки и запрягая ее в деревянную повозочку, изображавшую каторжную тачку.
«Папу» окружали деревянные солдатики с ружьями и стерегли, чтобы он не убежал с каторги, но папа всегда ухитрялся, с большими или меньшими трудностями, провести своих врагов и прибегал к маме и Инночке.
— Нет, не на каторгу!.. А за границу… Папа уже бежал с каторги… Далеко, далеко… В Швейцарию, где нет ни каторги, ни цепей, ни тачек! Мы скоро увидим папочку…
— Как, далеко?.. Еще дальше, мамочка? — недоверчиво-пугливо спрашивал ребенок, заглядывая ей в глаза.
— Нет, близко, близко… По железной дороге дня три, четыре. Скоро поедем, Инночка… Там хорошо… Горы, высокие горы, ясное небо, солнце, свобода…
Инночка поверила и весело запрыгала от радости.
И побеги «папочки» от оловянных жандармов и солдат удавались сегодня вечером, как никогда, и все тачки-повозочки, превратившиеся в поезда, направлялись с папой далеко, далеко — в Швейцарию.
Занятая новой игрой, Инночка морщила брови, сосредоточенно что-то шептала, передвигая свои вагоны и папочку. Вера взглянула на нее затуманенным болью взглядом и чуть не вздрогнула: так велико было сходство ребенка с отцом. У него был тот же взгляд, та же манера склонять голову, когда он думал и работал. Новый рой мыслей закружился в голове Веры.
— Шесть лет отец не видал этих вторых своих глаз, не ласкал своего ребенка… В условиях нерчинской каторги, оторванный от дела, от семьи как он тосковал, должно быть, по этим своим глазам!
Примиряющая нежность смягчила все: и ревность, и обиду, и оскорбленное самолюбие женщины.
Вера решила ехать. Ревнивая мука не была еще изжита, но уже стала спокойнее и научилась Вера отгонять мысли о тяжелом свидании с женщиной, занявшей ее место. Необходимо повезти к отцу дочь, увидеться с ним самой, а там видно будет. К тому времени, как от мужа пришли деньги, Вера распродала все свое имущество, приодела себя и Инночку и с большим трудом добилась получения заграничного паспорта.
— К мужу изволите ехать?.. — С ехидной улыбкой спросил ее правитель канцелярии.
— Да, дочь к нему везу, — спокойно и серьезно ответила она.
— Еще не получено свидетельство о вашей политической благонадежности, — каждый день отвечали ей. Но все же паспорт выдали, задержав ее почти на месяц.
На четвертый день путешествия, когда огромное красное солнце медленно спускалось за величественные снежные вершины Западных Альп, Вера с Инночкой подъезжали к Женевскому кантону по кремнистому берегу тихо волновавшегося лазурного озера. Оранжевые лучи, играя с волнами, то утопали, то опять всплывали наверх и бежали вместе с ними куда-то далеко к темнеющим подошвам гор.
И чем ближе подъезжали они к Женеве, тем все сильнее и тревожнее билось сердце Веры, и снова мучительно и неотступно вставали перед нею тяжелые вопросы:
— Что будет?.. Как я встречусь с ним. С Ириной. Как мы будем жить втроем?..
Заботы и беготня последних перед отъездом дней не оставляли времени для размышлений, и Вере казалось, что прошла совсем мука, причиненная мужем, что она может думать о нем просто, как о далеком хорошем друге, как о старшем уважаемом товарище по партийной работе. Но в дороге думам не мешали хлопоты и разговоры, и ожила затаившаяся было боль.
— Как встречусь с Ириной? Вдруг в глазах у ней будет обидное снисхождение счастливой соперницы? Неужели во всем и совсем заменила она меня, и у Петра нет даже сожаления о прошлом?
И тускнел образ мученика-каторжанина, гибнувшего в Сибири во имя большого дела. Вспоминался Петр муж, ее близкий, — й принадлежавший, и боль оскорбленного самолюбия все росла и росла к концу дороги.
Курьерский поезд уже подходил к Женеве. Кондуктор швейцарец обходил пассажиров.
— Geneve, Geneve! — повторял он, протягивая за билетами руку.
— Сейчас. Сейчас увидим папочку! — с замиранием сердца говорила Вера Инночке.
С целью подготовить Инночку к встрече с Ириной, она сказала ей:
— А вот теперь и другую маму увидишь. Она хорошая. Лучше меня.
Вера притянула к себе головку обхватившей ее своими ручонками Инночки и со слезами стала горячо целовать ее. Этими поцелуями и слезами она хотела облегчить свою грудь от терзавших ее мук…
