Древобородый некоторое время бормотал, как бы про себя произнося глубокие подземные энтские проклятия.
— Недавно я стал размышлять, почему орки осмеливаются проходить через мои леса так свободно, — продолжал он. — И не сразу догадался, что виноват в этом Саруман, что он уже давно разведал все пути и раскрыл мои тайны. Теперь он и его подлые слуги чинят вокруг опустошение. Вниз по границам они срубили деревья — хорошие деревья! Некоторые они просто подрубили и оставили гнить, но большинство сплавили по воде в Ортанк. Над Исенгардом все время поднимается дым.
Будь он проклят, корень и ветви! Многие из этих деревьев были моими друзьями, я знал их от ореха и желудя. Многие умели говорить, и голоса их умолкли теперь. И ныне лишь пни да заросли ежевики там, где некогда стоял поющий лес. Я был слишком бездеятелен. Я упустил время. Это нужно прекратить.
Древобородый рывком приподнялся на кровати, встал и затопал к столу. Светящиеся сосуды испускали два потока пламени. Глаза Древобородого засверкали зеленым огнем, борода ощетинилась и сделалась похожей на огромный веник.
— Я остановлю это!— взревел он. — И вы пойдете со мной. Вы поможете мне! А заодно и своим друзьям: если не остановить Сарумана, у Рохана и Гондора враг будет не только впереди, но и сзади. У нас с ними одна дорога — на Исенгард!
— Мы пойдем с вами, — сказал Мерри, — и сделаем все, что в наших силах.
— Да! — подтвердил Пиппин. — Я хочу увидеть свержение Белой Руки. Я хочу быть там, даже если от меня будет мало пользы: я никогда не забуду Углука и переход через Рохан.
— Хорошо! Хорошо! — сказал Древобородый. — Но я говорю очень быстро. Не следует торопиться. Даже жарко стало. Я должен освежиться и подумать. Легко кричать: «Остановлю!» — а на деле все гораздо труднее.
Он зашел в арку и некоторое время стоял под водяным занавесом. Потом засмеялся, отряхнулся, и там, где капли падали с него на землю, они вспыхивали красными и зелеными искрами. Вернувшись, он снова лег на кровать и затих.
Через некоторое время хоббиты услышали знакомое бормотание. Казалось, он что-то считал по пальцам.
— Фангорн, Финглас, Фладрив, так, так, беда в том, что маловато нас осталось, ох маловато, — вздохнул он, поворачиваясь к хоббитам, — только трое из первых энтов, что ходили по лесам до наступления Тьмы: только я, Фангорн, а кроме меня Финглас и Фладрив, если по-эльфийски. А еще можете называть их Листоволосый и Древокожий, если вам так больше нравится. Но и Финглас, и Фладрив не очень полезны для нашего дела. Листоволосый стал очень сонлив, почти как дерево, он все лето стоит неподвижно, в полудреме, и луговая трава вырастает ему до колен. Он весь листвой зарос. Зимой, правда, просыпается, но все равно почти не двигается, так что далеко ему не уйти. Древокожий живет на горных склонах к западу от Исенгарда. Именно там и произошли самые большие неприятности. Он был ранен орками, и большую часть его древесного стада они истребили и уничтожили. Он ушел высоко в горы, поселился там среди любимых берез и не спускается вниз. Конечно, можно еще рассчитывать на молодых энтов, если только удастся их разбудить и поговорить с ними. Мы народ неторопливый. Как жаль, что нас так мало!
— Почему же вас мало, если вы так давно живете в этой стране? — спросил Пиппин. — Может, многие умерли?
— О нет! Никто не умер сам по себе! Некоторые за долгие годы, конечно, погибли от несчастных случаев, еще больше уподобились деревьям. Но много нас тут никогда не было, и числом-то мы не прирастали. Уже очень давно, кошмарное количество лет, у нас нету потомства. Понимаете, мы потеряли своих жен.
— Это грустно! — посочувствовал Пиппин. — Но как могло случиться, что все они умерли?
— Они не умерли, — ответил Древобородый. — Я не говорил, что они умерли. Мы потеряли их. Потеряли и не можем найти.
Он вздохнул:
— Я думал, все знают об этом. Среди людей и эльфов от Мерквуда до Гондора известны песни о том, как энты искали своих жен. Их не могли совсем забыть.
— Боюсь, что эти песни не преодолели горы и не известны в Шире, — сказал Мерри. — Не расскажете ли вы нам больше или, может, споете одну из песен?
