— Значит, мое предложение насчет господ Кривошеина и Гурко вас заинтересовало? — спросил Игорь Сергеевич. — Имейте в виду — я не шутил, предложение остается в силе. А насчет вашего приглашения зайти к вам в кабинет, так сказать, на огонек — я подумаю. И найду способ вам сообщить. А пока…
Тут выражение лица у Игоря Сергеевича внезапно изменилось: он выпучил глаза, словно увидел привидение, и, указывая рукой куда-то в сторону, воскликнул:
— Глядите, вон же он, вон! Сам Александр Блок!
Генерал Спиридович невольно обернулся в ту сторону, куда указывал клетчатый нахал, но ничего примечательно там не обнаружил. А когда повернулся назад, то не обнаружил на скамейке и самого клетчатого: тот исчез так же незаметно, как и появился.
— Что, правда со Сталиным разговаривал?
— Ну да, у них в редакции. Молодой еще, лет тридцать, я такого на портретах никогда не видел. А завтра мне к ним на летучку в редакцию идти надо, возможного провокатора разоблачать. Но меня, если честно, не это волнует. Меня Настя Романова волнует. Просто не знаю, что делать!
— А что такое?
— Дело в том… а можно еще чашку чаю? В этой ночлежке, куда меня Романов устроил, чаю вообще не дают, и в трактирах, куда я заходил, какой-то жидкий… Вот спасибо!
Ваня принял из рук Дружинина очередную чашку свежезаваренного чая, сделал глоток и даже зажмурился от удовольствия.
Встреча членов оперативной группы, собравшихся в полном составе, проходила в номере гостиницы «Астория», где уже третий день проживали Углов и Дружинин, после того как приехали в Петербург. Ваня в своем кургузом пиджачке и стоптанных башмаках диковато смотрелся среди богатой гостиничной обстановки. Недаром портье с некоторым удивлением смотрел, как господа из 202-го номера проследовали через вестибюль в обществе какого-то оборвыша. Углов отметил этот взгляд, но решил им пренебречь: пусть портье думает, что хочет.
Встреча Углова и Вани в Гостином дворе прошла, что называется, штатно: они сразу нашли друг друга. И теперь сыщикам предстояло обсудить полученные результаты и наметить план дальнейшего расследования.
— Так что такого с этой Настей? — напомнил Углов. — Ты что, влюбился в нее? И теперь не знаешь, застрелить ли ревнивого мужа или застрелиться самому?
— Если бы так! — воскликнул Ваня. — Нет, здесь все гораздо хуже. Речь идет не о любви, а о предательстве! Точнее, и о том, и о другом вместе.
— Ну-ка, скажи яснее, я не понимаю, — признался Дружинин.
— Это она всех выдает! Она с охранкой сотрудничает! И делает это из-за ребенка. Думает, что если большую часть организации пересажают, ее муж бросит всю эту революцию и они заживут как обычные люди. Это любовь ее на предательство толкнула!
Углов и Дружинин переглянулись. Оба не знали, что сказать. Потом Углов спросил:
— Ты уверен, что угадал правильно? Может, это все твои… галлюцинации, что ли?
— Нет, все сходится! Романов мне говорил, что провалы в организации начались полгода назад. А Настя на шестом месяце. И потом, какие галлюцинации? Нет у меня галлюцинаций! Она это, она! Вопрос в том, что теперь делать? Сказать Романову или не говорить? Если не сказать, она и остальных членов организации полиции сдаст, а там такие мужики классные есть! А если сказать — что он тогда с женой сделает?
Сказав это, Ваня вопросительно посмотрел на старших товарищей.
— Мне кажется, надо сказать, — посоветовал Дружинин. — Надо это предательство прекратить! А уж что потом Романов сделает — это будет на его совести.
— А я думаю, ничего говорить не следует, — заявил Углов. — Во-первых, ребенка еще не родившегося жалко. Во-вторых, чем меньше мы будем вмешиваться в историю, тем лучше. А в-третьих, это вообще не наша задача — спасать революционеров от полиции. У нас своя цель — может, забыл? Нам прежде всего о ней надо думать. Там, в том, что ты рассказал, было что-то важное, относящееся к нашему делу. Но ты со своей Настей совсем меня сбил, я забыл — что… А, вспомнил! Кажется, твой Романов тебе рассказал про двух людей, которые у них появлялись, искали помощников для убийства Столыпина?
— Да, верно, — кивнул Ваня. — Один, Емельян Пугачев, по описанию похож на этого самого Степана, он же Стрекало, про которого мы слышали в Киеве. А второй, который появлялся не здесь, а за границей и назвался Кулаковым, видимо, другой человек.
