Владимир Шуля-Табиб
ДВА ШАГА ПО ДОРОГЕ В АД
День Победы по семейной традиции мы с отцом встречали вместе. Впрочем, так
было не всегда.
Батя - инвалид Второй Мировой и раньше всегда праздновал в компании таких же
ветеранов, как и он сам. Чаще всего - в Минске. Тогда, ещѐ до эмиграции. Там у него была
компания друзей - журналисты, актеры, писатели, но в прошлом все они были вояки: Петр
горел в танке, остался без ноги, Гриша - артиллерист, Борис - сапѐр, покалеченный при
наведении понтонной переправы где-то в Белоруссии, то ли на Соже, то ли на Проне. Ну и
он, батя, десантник. Как он сам шутил: “ Широкий специалист одноразового пользования”.
Как-то раз он взял с собой меня, я только что прилетел в отпуск из Афгана. Служил
я в десантно-штурмовой бригаде командиром роты, имел медаль “ За отвагу” и лѐгкое
ранение, даже не ранение, а так, царапину. В отцовской компании о такой и говорить-то
неловко.
Зато по званию я был старше всех: старший лейтенант. Гриша был лейтенантом, командиром взвода. Командовал и батареей, аж целый день! Комбат погиб, Гриша взял
командование на себя -больше в батарее живых офицеров не было. Но утвердить на новой
должности не успели: в тот же день был он тяжело ранен и назад уже не вернулся -
списали подчистую. Остальные остались сержантами или рядовыми.
- Привет честной компании! Вот, привѐл вам своего отпрыска, знакомьтесь. Этогo вьюноша зовут Яша, - батя преувеличенно церемонно раскланялся и ткнул пальцем в мою
сторону .
- Ветеран? - весело вскинул брови Пѐтр.
- Мой пацан только из Афгана, мы прямо из аэропорта.
- Пацан? - Гриша с укоризной поглядел на старого, ещѐ довоенного дружка. - Что-то
ты, Сашок, напутал. На войну часто посылают пацанов, это правда. Но с войны пацанами
не возвращаются! Не бывает такого. Тебе , когда ты пришкандыбал на костылях в сорок
третьем, было двадцать, так ведь? Но ты был старше сегодняшних сорокалетних! А ему
сколько? Двадцать семь? Он, говоришь, провоевал полтора года? Ротным в десанте? Саша, он - старик, такой же, как и мы. Садись, мужик, не слушай этого старпера!
С тех пор мы всегда праздновали вместе. Там, дома, в компании батиных друзей. И с
каждым годом их, друзей, становилось все меньще и меньше.
А здесь, в Америке, праздник этот мы отмечали почти всегда вдвоѐм. Батя с местными
ветеранами не сошѐлся, а я ни одного афганца не встретил.
В этот день стол накрывался так, как любил отец: варѐная картошка, селедка, огурцы, сало, колбаса. Никаких сациви - кучмачи, никакого плова, то есть ничего из того, что любил
и умел готовить я. И, конечно же водка, а не шотландское виски, не джин или текила. И
пить - до дна. Половинить или прихлѐбывать отец не любил. Я морщился, но терпел: этот
праздник - батин, это - его победа, ему и сдавать.
В моей войне победы не было.
После второй язык развязывался, начинались воспоминания, обсуждения.
.
...-.Нет, ты погоди, батя! Я тоже не поклонник трибуналов, это не суд, это - судилище!
Законом там и не пахнет! Но у войны свои законы. И нет времени и возможностей
приглашать судей, адвокатов, отбирать присяжных и т.д. А судить - надо! Ну, в моей войне
отправляли в Союз и там уж... Но даже это плохо: РЕЗУЛЬТАТ НЕИЗВЕСТЕН, просто исчез
человек - и всѐ. А так - на месте, показательным судом, чтобы все видели!
- Да уж! Наши трибуналы насудили... Не дай тебе бог даже знать про всѐ это
- Да ладно, пап, знаю я, читал! Но я имею в виду не тех, кто из окружения там или из
плена бежал, а их свои - к стенке. Но были же и мародѐры, и насильники, и предатели, и
трусы! Да что тебе говорить - мало ли дерьма на войне... Таких и самому приговорить бы не
грех!
- Не грех, говоришь? - Отец задумался, налил по стопке. - Давай помянем тех, кто
погиб не героем. Не просто помер, а именно погиб. – Выпил и продолжил.
- Я тебе говорил как-то, что летом сорок второго года был Западном фронте. На
