— Что случилось? — спросил я Тютерева, выехавшего вперед.
— Борода и Вася Войцехович пропали, — ответил встревоженный Саша.
— Как пропали? — одновременно удивился и испугался я.
— А так и пропали. В колонне их нет.
В первую минуту я не нашелся, что сказать. Наконец выдавил:
— Неужели погибли?
— Не должны. От переезда они раньше меня уехали, — ответил Тютерев. — Поисками занимается Ленкин. Разослал всех своих конников…
Только на рассвете Ленкину удалось разыскать командира и начальника штаба и вывести на маршрут. Выяснилось, что, догоняя штаб, ездовой Коженко проморгал дорогу в лесу, по которой свернула колонна, и поехал в деревню Машов. Там они чуть не попали в лапы бандеровцев. Вызволил один из местных жителей, которого Войцехович взял проводником. Крестьянин посмотрел удивленными глазами на погоны и красные звездочки на ушанках, подмигнул, мол, знаю, кто вы, и зашептал: «Куда вы попали! Здесь бандеры. Держи леворуч».
Проводник на ходу вскочил в санки Вершигоры и повел в обход деревни. У самой околицы путь им преградили два вооруженных винтовками бандита. Петр Петрович, не желая поднимать шума, погрозил им кулаком, выругался по-украински и крикнул: «Геть с дороги!» Ошеломленные часовые расступились. Коженко хлестнул вожжами лошадей, санки вихрем промчались мимо и нырнули в лес. Лишь после этого позади разгорелась беспорядочная стрельба.
Дядько глухими лесными тропами вывел на дорогу в Мосир. Там их и встретил Саша Ленкин.
Этот случай заставил нас серьезно подумать об охране командира и начштаба. Теперь уж комендант штаба лейтенант Дудник не спускал глаз с Вершигоры и Войцеховича.
Почти год минуло с того дня, как наши радисты впервые приняли с Большой земли радостную весть о великой победе Красной Армии под Сталинградом, а мы до сих пор продолжали жить событиями того времени. О чем бы ни начинали говорить, неизменно возвращались к Сталинграду.
Подробности о боях до нас доходили урывками, поэтому мы с нетерпением ждали газет, радовались каждому новому человеку, прилетавшему с Большой земли, и хотя некоторые из них не участвовали в боях на Волге, партизаны не оставляли их в покое до тех пор, пока не выведывали всего, что они знали или слышали от другие о сталинградской битве. И с каждым разом, слушая рассказы о смертельной схватке у стен Сталинграда, мы все отчетливее представляли грандиозность одержанной нашими войсками победы. Восхищались мужеством и стойкостью советских воинов. Сталинград для нас, партизан, стал тем пробным камнем, на котором оттачивалось мужество, мастерство, верность народу. Не удивительно, что на каждого участника сталинградской битвы мы смотрели как на героя. И когда нам приходилось особенно тяжело, мы спрашивали себя: «А разве сталинградцам было легче?» Это помогало преодолевать трудности.
Понятным было стремление партизан больше узнать о подвиге советских воинов, надломивших становой хребет гитлеровской военной машине, рвавшейся к Волге.
Большой радостью для ковпаковцев явилось прибытие в соединение взвода фронтовиков-сталинградцев. Новичков включили в состав разведывательной роты, а их командира— старшего лейтенанта Семченка Семена Семеновича назначили моим помощником.
— Повезло нам с тобой, — торжествовал политрук разведроты капитан Клейн Роберт Александрович. — Понимаешь, сталинградцы! Они-то порасскажут нам, как лупцевали гитлеровцев…
Вопреки нашим желаниям обстановка сложилась так, что предсказания Клейна сбылись не сразу.
Уже скоро месяц, как старший лейтенант Семченок у меня помощником, а поговорить по. душам нам так и не удавалось. Мы даже редко виделись: то один в разведке, то другой, а то и. оба на задании, только в разных местах. В том, что он не из трусливых и дело свое знает, я не раз имел возможность убедиться. Но мне хотелось узнать его ближе. Однако Семен Семенович оказался человеком, которого не так-то просто вызвать на откровенность.
Природа постаралась, чтобы наградить Семченка качествами, которых хватило бы на двоих. Высокий, плечист и сложен на славу. Из-под хорошо подогнанной гимнастерки выпирали его могучие мышцы. У него крупное смуглое лицо, широкие сросшиеся черные брови, из-под которых смотрели карие удивительно спокойные глаза. Да и все в нем спокойное, неторопливое. В обращении сдержан, даже суховат. Не разговорчив он был. Это еще больше разжигало мое любопытство. Но я не знал, какой придумать предлог, чтобы расшевелить его, заставить заговорить.
