Накануне выступления в рейд Вершигора потребовал от командиров рот и батальонов: с выходом на реку Горынь волов заменить лошадьми. Однако раздобыть лошадей оказалось делом нелегким. Все деревни Полесья были сожжены. Лишь на Горыни сохранились местечки и фольварки, но в них закрепились вражеские гарнизоны. Вот там-то мы и должны были обновить свой обоз.
Первыми за Горынь, как и положено, проникли разведчики. Разгромили фашистскую охрану фольварка, захватили два десятка лошадей. Но этого мало.
Через несколько переходов главные силы партизанского соединения подошли к Горыни восточнее Столина. Здесь противник еще не успел создать сплошного фронта, и мы могли бы незаметно проскользнуть между его опорными пунктами. Обычно мы так и делали. Но на этот раз Вершигора не захотел воспользоваться такой возможностью.
— По правилам партизанской тактики мы должны незаметно проскользнуть между опорными пунктами врага, — сказал Петр Петрович окружившим его командирам подразделений, — ужом выползти из партизанского края…
— Что же нам мешает поступить так и на этот раз? — спросил Кульбака.
— Придется отступить от этого правила. Во-первых, нам позарез нужны лошади. Во-вторых, в соединении много новичков. Прежде чем идти на серьезные дела, надо проверить их боеспособность на малом…
— Вы имеете в виду пятый батальон? — спросил начальник штаба.
— Вот именно…
Пятый батальон состоял из партизан Олевского отряда, который присоединился к нам в Собычине. Не хотелось разъединять людей, привыкших друг к другу. Их выделили в отдельный батальон. Командиром назначили опытного партизана, замечательного минера, поэта Платона Никитовича Воронько, комиссаром — только что возвратившегося из госпиталя Андрея Калиновича Цымбала, который раньше командовал второй ротой, а начальником штаба — капитана Шумейко Николая Гавриловича.
Времени для изучения людей у них было очень мало. Поэтому на вопрос Вершигоры о боеспособности батальона Воронько пожал плечами:
— Хлопцы вроде ничего, держатся бодро, но в глазах особой лихости не заметно.
— Как смотришь насчет Столина? — спросил подполковник Вершигора.
— Можно попробовать, — согласился комбат.
От Столина только что возвратились разведчики во главе с Кашицким.
— Гарнизон около трехсот человек, сильно укреплен, — доложил Кашицкий. — Улицы опутаны колючей проволокой. Подходы открытые, заминированные. Лед на Горыни слабый, но пехоту выдержит. Если его усилить досками — можно и орудия переправить.
Командование решило: бесшумно переправить батальон по льду и внезапно ударить по Столину. Артиллерия будет поддерживать с восточного берега. После того, как пехота ворвется в местечко, по льду, застеленному досками и хворостом, переправятся орудия. Успех боя во многом будет зависеть от внезапности нападения и решительности наступающих.
Ночью роты пятого батальона развернулись в цепь и спустились на реку. Лед потрескивал, но не проламывался… Противник молчал. Закрадывалось даже сомнение: не ушел ли из местечка? Скоро мы убедились, что гитлеровцы и не помышляли об уходе. Наоборот, как выяснилось, они ждали нашего наступления и усилили оборону за счет гарнизона Давид-городка.
Вот и западный берег. Впереди замаячили строения. В тот момент, когда батальон изготовился для решительного броска, вокруг Столина взвились десятки ракет. Стало видно, как днем. По партизанской цепи ударили автоматы и пулеметы. Партизаны поднялись в атаку и, подавляя огневые точки врага, продвинулись вперед, ворвались в Столин. И тут наступление застопорилось. Вместо того чтобы сделать смелый рывок, роты залегли и вступили в огневой бой с противником.
Перестрелка длилась минут двадцать- Воронько, Цымбал и Шумейко перебегали вдоль цепи, пытаясь поднять батальон в атаку. Но роты действовали несогласованно, вяло. Мало обстрелянные бойцы шли густой цепью, несли потери, и атаки захлебывались.
Артиллерия усилила обстрел фашистов. Этим воспользовался Воронько, снова поднял батальон и повел вперед. Сопротивление противника несколько ослабло: умолкли два опасных пулемета. Партизанские роты пробились к центру местечка…
