Островерхие крыши, которые она заметила издалека, были уже совсем близко, и перед путниками открылось широкое плоскогорье, где теснились соломенные, каменные и глиняные хижины с шиферными крышами, над которыми возвышался сверкающий купол храма.
По обеим сторонам дороги стали попадаться полуразвалившиеся ларьки с грудами фруктов и овощей. Дальше пошли уже ряды палаток с пестрыми навесами; там были разложены и цветные ситцы, и белые хлопчатобумажные ткани, атлас, шелка; и куски мыла, четки, гребешки, бусы, зеркала, и детские игрушки, и медная кухонная посуда; там были сладости и лекарства, духи и разноцветная газированная вода; там же сидели знахари и гадалки.
Леила сразу оживилась при виде этого живописного, красочного беспорядка.
Будху вырвался из рук отца и побежал.
Возбужденная Саджани прикрикнула на сына, а сама уже проталкивалась к палатке с цветными тканями.
Гангу остановился; кругом теснилась разношерстная толпа; тут были и толстяки и худощавые, рослые горцы и карлики, все они пришли сюда со своими детьми, с поклажей, посохами и трубками. Некоторое время он раздумывал, в какой лавке покупать.
«Пожалуйте сюда, сюда!», «Милости просим!», «Купите у нас!», «Даю бесплатную премию всякому, кто купит у меня товару на восемь анна!», «К нам! К нам!» — выкликали на разные голоса хозяева ларьков, зазывая покупателей и стараясь перекричать друг друга.
— Я спрошу у хозяина этого ларька, где здесь торгуют мукой и чечевицей, — сказал Гангу дочери и стал проталкиваться к ларьку, где продавали мыло и браслеты.
— Здесь продают продукты, брат? — спросил он продавца.
— Ты что же, будешь жрать бусы да ожерелья? Или ты ослеп? — грубо ответил тот. — Там дальше есть лавка баньи сетха Кану Мала, — и продавец повернулся к женщине, перебиравшей жемчужные бусы. — Они настолько же белы, насколько черна твоя кожа. И не пачкай их своими грязными лапами, — заворчал он. — Вот такая же, как ты, на днях стянула ожерелье у меня с прилавка.
Леила, которая подошла было к ларьку вслед за отцом, сразу отпрянула, опасаясь, что хозяин начнет ругать и ее; но Будху уже тащил сюда мать, увидав в ларьке шерстяной мячик, о котором он так мечтал.
— Купи мне этот цветной мячик, отец! — закричал он.
— Сколько стоит шерстяной мячик? — спросил Гангу у хозяина.
— Четыре анна, ни пайсы меньше, — быстро ответил тот.
— Хочешь два анна? — предложил Гангу.
— Четыре анна, — повторил хозяин, — ни пайсы меньше. Бери его, если хочешь, или уходи; нечего толкаться у моего ларька.
— Пойдем, — сказал Гангу, — мы купим тебе мячик в другой лавке.
Но, разумеется, мальчишка не сдвинулся с места: он уже облюбовал именно этот мячик.
— Я хочу только этот шерстяной мячик, — заревел он, — купи мне этот мячик!
— Я тебя отшлепаю, если ты не будешь слушаться, — пригрозил Гангу, оттаскивая сына за руку.
— Хочу этот мячик! Хочу этот мячик! — вопил мальчишка, упираясь ногами и мотая головой.
— Эх, ладно, иди, мать Леилы, — в отчаянье сказал Гангу, — иди и купи ему мячик, какой он хочет. Идите и покупайте все, что хотите. Я буду вас ждать у лавки баньи.
Чем дальше шел Гангу по улице, где находились более солидные лавки, тем оглушительнее кричали разносчики, тем энергичнее толкались женщины и мужчины, у которых в руках были зонтики и палки.
Над толпой плавал тяжелый запах человеческого пота и коровьего навоза, к которому примешивалось острое зловоние, поднимавшееся от луж на дороге.
Саджани повела Леилу и Будху обратно к ларьку с мячиками.
Женщины вырывали друг у друга из рук бусы и четки на прилавке; некоторые щупали цветные шелковые платки, висевшие на палках, и шепотом выражали свое восхищение всей этой роскошью. Саджани заплатила четыре анна и купила сыну мячик.
— Пойдем, Леила, я и тебе что-нибудь куплю, — обратилась она к дочери.
— Мне что-то не нравятся эти браслеты, мама, — неожиданно сказала Леила. — Кольца для носа очень дороги, да и ожерелье стоит уйму денег.
— Что это на тебя нашло? — воскликнула мать. — Ты ведь очень хотела идти с нами покупать украшения.
— Да так, ничего, — ответила девушка, и они направились в ту сторону, куда ушел Гангу.