Жандарм задумчиво посмотрел на Райдела:
– Не совсем ясно ваше поведение в Афинах после гибели миссис Макфарланд. Вы пробыли в Афинах двое суток. По вашим словам, вы купили фальшивый паспорт там же, где и Макфарланд паспорт на имя Ведекинда. Вы узнали его новое имя и ничего не предприняли. Он остановился в гостинице «Эль Греко». Если бы вы сообщили полиции его имя… – Жандарм пожал плечами. – Однако вы хранили молчание и купили себе фальшивый паспорт.
– В тот момент я оказался в еще худшем положении, – возразил Райдел. – Он угрожал обвинить меня в убийстве его жены – и сделал это, сообщив обо мне афинской полиции. После этого полиция разыскивала меня. Как я уже говорил, свидетелей не было. Что бы я ни сказал, все выглядело бы как мое обвинение против него. К тому же продавец билетов в Кноссе видел меня, когда я выбегал из дворца.
Жандарм скептически хмыкнул:
– Но Макфарланд, вернее уже Чемберлен, был так напуган, что изменил имя на Ведекинд. Разве он боялся не вас?
– Конечно, – согласился Райдел. – Он знал, я… ненавижу его из-за того, что он убил Колетту. Свою жену. Он знал, в каком я был состоянии, и боялся, что я пойду в полицию и расскажу обо всем. Кроме того, я мог рассказать и о Макфарланде. Ничего удивительного, что он хотел скрыться от меня.
– Но вы так ничего и не предприняли.
– Мсье… Та, которую я любил, погибла, – проговорил Райдел с укором.
Это была правда. Совершенная правда. Но возможно ли донести до сознания чиновника всю противоречивость чувств, которые он испытывал по отношению к Честеру и Колетте?
– Позднее вам предстоит более обстоятельный допрос, – сказал жандарм. – Я выясню, можно ли это устроить сегодня днем. А пока, боюсь, вам придется остаться здесь.
Жандармы вышли из камеры и заперли ее. Райдел сел на койку. Он посмотрел на свой старый коричневый чемодан, который наконец-то забрали из гостиницы «Монморанси» и передали ему. Паспорт по-прежнему лежал там.
Разбирательство состоялось в конце дня, в другом здании, расположенном в нескольких кварталах. Присутствовало человек восемь: судейские, жандармы, секретари. С фактами обращались точно с увесистыми булыжниками: брали, изучали и отбрасывали. Разбирательство было путаным и грешило неточностями. Тем не менее Райдела оправдали по всем основным пунктам. Его поведение было сочтено трусоватым и неразумным. Но ничего в его действиях не было признано противоправным, за исключением приобретения фальшивого паспорта. Но и это, по мнению собравшихся чиновников, заслуживало снисхождения, так как предполагало ответственность исключительно перед итальянским правительством. Райдел был освобожден с настоятельной просьбой привести в порядок паспорт, поставив штамп, подтверждающий, что он находится в стране на законном основании.
Райдел обратился к жандарму, который допрашивал его в камере:
– Очевидно, Макфарланда похоронят в Марселе? Или его все-таки отправят в Штаты?
Жандарм лишь развел руками.
– Пожалуйста, узнайте это для меня. Позвоните в Марсель.
Они вернулись в управление, где Райдел провел прошлую ночь, и жандарм связался с Марселем. Тело Честера будет погребено завтра утром на земле горшечника, на окраине Марселя. И тут же перед глазами Райдела возник деревянный гроб, который осторожно опускают в яму, возможно, под моросящим дождем и под скучающими взглядами одного или двух полицейских – минимальное число свидетелей, положенных по закону, – с нетерпением дожидающихся, когда смогут уйти; без друзей, без плакальщиц, без единой хризантемы – традиционного цветка на французских похоронах. Честер не заслуживал такого погребения.
– Почему вы спрашиваете? – поинтересовался жандарм.
– Думаю, мне следует присутствовать на похоронах. Или что там будет, – ответил Райдел. Он должен поехать. Без сомнения. Райдел посмотрел на озадаченное лицо жандарма. – Да, я поеду.
