Александр снял шляпу и стал усердно креститься; находившийся на площади народ последовал примеру своего обожаемого государя. Энтузиазм толпы был неописуем; громкие крики радости потрясали воздух. Народ толпился около Александра, некоторые целовали у него одежду. Государь был тронут народной любовью; на его прекрасных глазах виднелись слёзы.
— Спасибо вам, спасибо! — взволнованным голосом говорил император. — Вижу, вы любите меня.
— Государь-батюшка, да кого же нам и любить, как не тебя! Ведь ты нам отец, а мы детки твои! — всхлипывал какой-то старик, прижимая к своим рукам державную руку монарха.
— Прикажи, царь, мы все ляжем костьми за тебя и за родную Русь! Все пойдём на врагов. Животы наши в твоих руках! — говорил какой-то здоровенный детина в барашковой шубе. — Да воскреснет Бог и расточатся врази твои!
Государь видел любовь своих подданных; его выразительное лицо блестело каким-то особым, неземным счастьем.
— Ах, Волконский, как я счастлив! — возвратившись к себе в кабинет, говорил император своему приближённому, генерал-адъютанту князю Волконскому. — Народ меня любит, а в этом большое счастье!
— Не только любит — обожает вас, государь.
— Да, да, я вижу. Я посвящу, князь, всю жизнь на счастье моего народа!
— Народ, государь, сознаёт, что вами облагодетельствован.
— Я желал бы, чтобы все мои подданные были счастливы. Но, увы! — к сожалению, этого сделать я не в состоянии. Счастье на земле так превратно… Наполеон тоже верит в свою счастливую звезду…
— Верьте, ваше величество, звезда его счастья скоро померкнет.
— Ты думаешь? — спросил у Волконского государь.
— Ещё два таких сражения, какое было при Эйлау, — и от великой армии Наполеона не останется и следа.
— Да, да, дело при Эйлау указало Наполеону, что и русские умеют сражаться. Если бы не ночь, французы понесли бы ещё больший урон.
— Правда, ваше величество, если бы Беннигсен в деле двадцать седьмого января атаковал французов, то они были бы разбиты наголову, — сказал князь Волконский.
— К счастью для неприятеля, ночь помешала главнокомандующему выполнить атаку. Беннигсен — не Иисус Навин: он не мог сказать: «стой солнце и не движься луна». Я ниоткуда не вижу помощи, Англия и Австрия медлят откликнуться на мой призыв; одному русскому войску трудно победить Наполеона и положить предел его могуществу. Россия будет всегда иметь достаточно сил для защиты своих границ, но не для продолжительной наступательной войны. Я уже написал в Лондон графу Воронцову, чтобы он всеми силами старался вооружить Англию против Наполеона. Австрийцы боятся Наполеона и не хотят идти против него. Но они в этом раскаются, — сказал император и сел к письменному столу за работу.
Наш государь старался всячески поддержать злополучную Пруссию и её короля; он просил для Пруссии в Англии «значительного денежного вспоможения».
«Что станется с Великобританией? — между прочим, писал он своему послу в Лондон. — Если Наполеон сокрушит державы твёрдой земли, то потому только, что они не получили пособия от Англии. Для неё чрезвычайно важно счастливое окончание настоящей войны, чтобы лишить Бонапарта возможности распространять свои беспредельные хищения. Англию нельзя будет извинить, если она продолжит своё бездействие в такое время, когда должно удвоить усилия совокупно со мною. Не делается ли она виновною в тех самых ошибках, за которые прежде сего осуждала Пруссию и в которых ныне виновата Австрия?»
Государь убеждал Австрию «к союзу с нами», напомнил ей пример Пруссии, погибшей от нейтралитета, которого Пруссия держалась в 1805 году, и выставлял свою армию, которая в войне с Наполеоном делала чудеса храбрости, и если французское войско победит русское, тогда вся Европа будет «безусловно жертвою Наполеона».
Государь советовал Австрии ударить в тыл Наполеону.
И ответом со стороны венского двора было: «Ежели Австрия объявит войну Наполеону, он перенесёт театр действий с берегов Вислы и Нарева в недра Австрии и раздавит её».
Также и старания прусского короля побудить Австрию к войне с Наполеоном были безуспешны.
Итак, императору Александру одному пришлось изыскивать все средства одолеть Наполеона.
