Марья, мать Николая Цыганова, и его молодая жена Глаша после его смерти обе приняли иноческий чин и навсегда затворились в Новодевичьем монастыре. Заветная мечта Марьи сбылась: она приняла полный постриг с именем Мелании и вела суровую, подвижническую жизнь, проводя время в посте и молитве; Глаша во всём следовала примеру своей свекрови и тоже приняла пострижение.
Однажды в ноябрьский морозный вечер в кабинете князя Сергея у пылавшею камина сидели: сам он, его жена и недавно приехавший погостить в Каменки генерал Зарницкий. За последнее время Пётр Петрович сильно постарел и как-то осунулся: почти беспрерывная тяжёлая бивуачная жизнь отозвалась и на его крепкой натуре.
Друзья вели оживлённый разговор. Князь приказал подать в кабинет чаю и рому. За чаем незаметно летело время. Их разговор прерван был приходом лакея, который почтительно доложил:
— Господин Александров желает видеть ваше сиятельство.
— Какой Александров? — спросил князь.
— Не могу знать, ваше сиятельство… Он только что приехал и просил доложить.
— Странно! В такое время! Не слыхал, откуда приезжий?
— Из Москвы, говорит, ваше сиятельство.
— Прими его, а я, чтобы не мешать вам, пойду к себе, — проговорила молодая княгиня мужу и вышла из кабинета.
Спустя немного в кабинет князя вошёл какой-то господин в статской одежде.
— Что угодно? Чем могу служить? — показывая рукою на кресло, спросил князь у вошедшего.
— Не узнали меня, князь? И вы здесь, Пётр Петрович? Здравствуйте! — протягивая обе руки генералу Зарницкому, сказал вошедший незнакомец.
— Здравствуйте! Только я не имею чести вас знать.
— Как, и вы, и вы не узнали меня, мой дорогой? Впрочем, и немудрено. Ведь более десяти лет мы с вами не видались, а с князем Сергеем Владимировичем и того больше.
— Лицо ваше очень знакомо, я где-то вас видал. А где — не припомню.
— Всмотритесь в меня, Пётр Петрович, может, и припомните своего старого боевого друга.
— Господи, неужели Надежда Андреевна? — обрадовался Пётр Петрович. Наконец он узнал в вошедшем господине кавалерист-девицу Дурову,[117] с которой он не виделся более десяти лет.
Князь и Пётр Петрович очень радушно поздоровались с Надеждой Андреевной, усадили её к камину и засыпали вопросами.
— Какими судьбами, Надежда Андреевна, вы собрались в мои Каменки? — спросил у неё князь.
— Еду в Кострому; вспомнила, что у вас есть в этой стороне усадьба, — ну и завернула проведать вас, князь, да кое-что поразузнать о Петре Петровиче, а он и сам тут на лицо, — ответила князю Дурова. — Рады нежданной гостье?
— Так рады! Просто для нас ваш приезд радостная неожиданность!
— Вы так мало переменились, всё такая же, какою были и десять лет назад, — проговорил Пётр Петрович. — Но что это вы будто чем встревожены? — всматриваясь в печальное лицо Дуровой, спросил он.
— Не одна я встревожена, Пётр Петрович, а вся наша необъятная Русь тоскует и печалится. Не стало императора Александра, отлетел наш кроткий ангел на небеса, — со слезами ответила кавалерист-девица.
Эти слова как громом поразили и князя, и его приятеля.
— Боже, Боже, какое несчастье, какая тяжёлая утрата! — Князь закрыл лицо руками и тихо плакал; а Пётр Петрович опустился на колени перед образами и стал усердно молиться за почившего императора.
Император Александр Павлович тихо угас в Таганроге в 1825 году, девятнадцатого ноября. Вся Русь, как один человек, оплакивала своего державного государя, оплакивала непритворными, искренними, тёплыми слезами…
Не стало Александра Благословенного! Миротворителя, освободителя Европы от Наполеона. «Европа была спасена неутомимой деятельностью Александра, Агамемнона среди царей, пастыря народов: названия эти сохранятся за ним в истории», — пишет наш знаменитый историограф Соловьёв. Вечная слава императору Александру Первому и вечная ему память!
Вечная память и павшим в бою русским доблестным воинам.
