Пошли снова в лавочку. Хозяин со злостью открыл теплый лимонад, скомкал деньги и бросил под прилавок.
В тот же день или на другой у въезда еще в одну деревню, перед рогаткой нас окружил патруль, вооруженный винтовками и гранатами. Солдаты заявили, что реквизируют нашу машину. «Но это машина каталонского правительства». — «Мы не признаем никакого правительства». — «Но вы антифашисты?» — «Мы одни — настоящие антифашисты». — «Кто же дал вам такой приказ?» — «Муниципалитет». С трудом удалось уговорить их поехать с нами туда для объяснений. Часть влезла в машину, остальные устроились на подножках. У въезда в деревню никого не осталось.
В муниципалитете нам заявили, что решение бесповоротно, что добираться мы можем, как сами знаем, что нас бы расстреляли, если бы не наши документы, но если мы будем «бузить» (так я понял это слово в переводе шофера), то нас в самом деле прикончат.
Тут я узнал, что мой немец уже хорошо изучил анархистов. Он повернулся ко мне и громко сказал:
— Ну, что же, подождем наши танки.
— Какие танки? — спросил старший анархист.
— Советские, конечно, — небрежно ответил шофер. — Мы едем впереди, чтобы разведать дорогу.
Совещание муниципалитета длилось одну секунду. Нас проводили к машине и пожелали нам самого счастливого пути.
Опять деревня, опять патруль, но всего из двух человек. Взглянув на мой документ, оба начинают восторженно сыпать словами, из которых я понимаю только «камарада совьетико» — «советский товарищ». Шофер переводит: просят заехать в штаб, вы не пожалеете, увидите много интересного.
Едем в штаб. Здесь он занимает один из самых скромных домиков. Комиссар — высокий усталый человек с горящими глазами, с большим открытым лбом. Он показался мне суровым, но, проверив мои документы, по-детски улыбнулся, крепко пожал мне руку и весело расхохотался, когда я сказал ему, что патрульные обещали мне «интересное», а что именно — не выдали.
— Ну и молодцы, что не выдали.
Он рассказал мне, что он — коммунист, и со сдержанной гордостью прибавил: «Довоенный, даже до тысяча девятьсот тридцать первого» (год свержения королевской власти). И тут же заявил, что я должен принять это только как справку, потому что в его части есть люди разных убеждений («и даже без убеждений», — прибавил он со вздохом). Часть стоит во второй линии. Сейчас одна из ее задач — проверка перебежчиков.
Ну вот и пришла очередь «интересного». Только что привели троих перебежчиков. Пока комиссар видел их мельком и проверил отобранные документы. Сейчас он будет их допрашивать, И я могу при этом присутствовать и даже задавать вопросы.
Когда мы входим в соседнюю комнату, перебежчики вскакивают, выпячивают грудь и поднимают кулаки. Они одеты в старые шинели с вырезами по бокам: подпояшешь — шинель, расстелешь — одеяло. На ногах у них рваные полотняные туфли, грязные обмотки. В углу стоят их винтовки.
Комиссар усаживает их и что-то говорит, указывая на меня. Они снова вскакивают. Комиссар объясняет: советский товарищ не военный, а журналист. Тогда один робко протягивает мне руку. Я крепко пожимаю ее, и еще две руки стремительно протягиваются ко мне.
— Я слесарь из Бургоса. Солдат пулеметной роты. В роте сто двенадцать человек, шесть пулеметов. Офицера зовут…
— Почему ты перешел к нам?
Бывший слесарь не сразу понимает вопрос, потом бьет себя кулаком в грудь:
— Я голосовал за народный фронт! Они это знали. Если бы я не пошел в солдаты, они бы меня убили.
Второй — кузнец из Уэски — говорит:
— В роте немецкие пулеметы. Обучал нас тоже немец. В нашей форме. Когда мы не понимали, он нас бил.
Кузнец густо краснеет и вдруг поворачивается ко мне. Комиссар переводит его страстный выкрик:
— Русский, я не трус! Я бы проучил немца! Но рядом всегда стоял сержант. Меня бы убили, и всё…
Третий говорит медленно, ища слова, не поднимая головы:
— Крестьянин. Здешний. Сначала все отобрали. Говорили, что вы делаете хуже — отбираете и землю, и жен. Потом велели идти в солдаты. У меня дети. Обещали кормить их. Я поверил, что у вас хуже. Только я с ослом обращался лучше, чем они со мной. Я берег осла — без него как работать? Но я же работал на них! Сначала хотел просто убежать. Пусть воюют те, кому хочется. А мне зачем? А вот он (он показал на слесаря) стал мне объяснять. Я не верил. Он из города. Я городским не верю. Потом я стал думать. Почему, кто помоложе, сразу ушли с вами? Республика обещала нам землю. Но не дала. Может быть, даст, если мы будем ее защищать?
