Если обращались к нему, отзывался хмуро:
— Ну?..
Тут я, мол. Жив, не помер еще…
Но даже и в таком настроении, если, бывало, все уйдут из комнаты, Ефим протягивал руки к Вальке и, когда тот приближался, тревожно говорил все одно и то же: «Скоро она вскроется, слышь?!»
Валька молчал, подавленный. Он знал, что она — это Волга.
И снова ночью шумела метель. «Эта уже наверняка последняя», — думал, засыпая, Валька.
И конечно, наутро все улеглось.
Он выбежал на крыльцо и от неожиданности остановился: не верилось, что за одну ночь может свалиться столько снега. И почему он разлегся волнами? Как будто не падал сверху, а откуда-то прихлынул и застыл. Снежные гребни с одной стороны были розовые от солнца, с другой — совершенно синие. В ясном небе висел аккуратный снежок луны. Он тоже с одной стороны был розовый от утреннего солнца.
Примчавшись к Ефиму, Валька очень торжественно объявил:
— Знаешь, по-моему, на луне тоже всю ночь шел снег!
— Ну и шут с ней! — отозвался Ефим, не шелохиувшись. Он сидел на низеньком чурбачке. Кисти рук, сложенных крест-накрест, безжизненно свисали с колен.
Валька постоял молча. В комнате со свету было до черноты темно.
— Пойдем, — тихо попросил Валька, — пойдем походим. Зачем ты сидишь один?
— Иди сам…
И Валька ушел опечаленный. Но стоило ему выйти во двор, как все горести сразу вылетели у него из головы. Вот это настоящая весна! Что он там видел в городе? Сосульку в щель открытой форточки? Галоши, галоши — без конца помни про галоши и ищи себе места, где бы не воняло нафталином.
В последнее время Ефим часто отказывался идти в лес. И Валька ходил один. Он привык к лесу и уже не мог без него обходиться.
Разве не интересно было поломать голову над тем, почему иногда на стволах только с одной стороны наведены снежные грани? Он не успокоился, пока не выяснил, что это, оказывается, работа ветра.
Недавно Валька увидел на одном сугробе под большой елью очень странную штуку. На этот раз сам разгадал, что это такое.
Через весь сугроб наискось проходила кривая цепочка темных следов. Валька решил, что это кошачьи следы. Примерно такой величины голубоватые овальные ямки в снегу оставляет жирный кирюшкинский кот. Но эти следы были не продавлены, а лежали на поверхности сугроба. Они были из густо собранных в темные пятнышки иголок. Как будто кирюшкинский кот макал в опавшие иглы мокрые лапы, а потом наследил на снегу!
Много сложных опытов проделал Валька, и все без толку. Он даже нюхал снег! Очень недовольный собой, он воткнул в сугроб палку, вытащил, заглянул в ямку, которую проделала палка, и… на дне этой ямки оказалось темное пятно из еловых иголок. Откуда же они там взялись?
Валька вдоль и поперек издырявил сугроб. И в конце концов понял.
Снег прослоен темными поперечными пластами из всякой дряни: из иголок, гнили, из крошек сухой коры. Всю зиму сыплется все это с деревьев, всю зиму идет снег и слой за слоем прикрывает мусор. И так много раз.
Потом, значит, пробежал по сугробу кот — тяжелый жирный кирюшкинский кот, — продавил слоеный снег своими лапами и спрессовал грязь. То же самое делала и Валькина палка.
Сугроб постепенно таял под солнцем, оседал, поэтому ямки и очутились наверху. Валька любовался ими: до чего четки котовы следы — ни иголочки лишней!
Сегодня, войдя в лес после ночной метели, он особенно пожалел, что Ефим отказался идти. В лесу опять было чисто и прибрано, как в лучшие дни зимы.
Валька подошел, постоял у старой ели. Послушал и догадался, кто исклевал под нею сугроб. Сам же снег, тот, что выпал вчера на мокрые иглы, на обледенелые ветки березы, а теперь, пригретый солнцем, летит и летит, на лету превращаясь в острые, колкие капли. От них и идет по всему лесу такое задушевное шуршание. Иногда мягко плюхаются плотные круглые комья снега. Они сидят еще кое-где в изгибах ветвей и ждут, когда оттуда их скинет ветер.
Валька шагал по запорошенной просеке, ощущая под снежным пухом лед; поглядывал по сторонам и думал: «Интересно, а как это получилось, что одни деревья — ели, а другие — березы?»
Ему захотелось постоять в голубой тени старых елей, подле слабенькой березки. Под всеми ее почками, под всеми узелками ветвей — везде, где только можно было удержаться, висели большие матовые шелковистые капли.
