Но тут черненький Стива, попав под случайный удар, отлетел к мусорной тумбе. Стукнувшись позвоночником о жестянку, здорово разозлился. И заодно вспомнил урок Леонид Леонидовича. И осатанел до предела. Вспыльчивый, резво вскочил. Заозирался по сторонам. Толстый Барон со своим бабьим лицом неторопливо шевелился возле Пшеничникова, больше делая вид, что дерется. Это, как говорится, переполнило чашу. Быстрый, как угорь, Стива метнулся к Пшеничникову, пристроился сзади. Пшеничников же не дрался — катил по льду, размахивая, загребая руками, будто вел шайбу. Барон отступал, закрыв предплечьями валунообразную голову.
Тогда Стива выкрикнул:
— Эй!
Пшеничников обернулся. Задумчиво полуприкрыв глаза, он в самом деле ощущал себя будто на хоккейной площадке, будто в разгаре схватки с петухами-канадцами. И в этот момент Стива выметнул руку. Пшеничников тут же согнулся. Захрипел, зашатался. Хотел что-то сделать с ножом, но рухнул.
— Теперь тихо и быстренько! — бросил Стива Барону и, как кошка, подскочил к безвольному телу. Пшеничников лежал на боку. Носком ботинка Стива отвалил тело на спину. Хлынула кровь.
— М-да, — сказал Стива и затупленным пыльным носком нажал на подбородок Пшеничникова. Золотой рот раскрылся. — Барон, где же ты?
Барон подвалил, опасливо глянул.
— Разыщи лом! — приказал Стива. Барон повернулся и неторопливо отправился в поиск. Стива сплюнул со злости.
— Высокая помехоустойчивость! — напомнил Леонид Леонидович.
Стива между тем пытался постучать по зубам рукояткой ножа.
— Дайте лом! — закричал Леонид Леонидович. — Куда подевался Барон? Где твоя пассия?
Пока я оправдывался, появился Барон. В руках у него был кусок чугунного рельса.
— Что за болван! — воскликнул Леонид Леонидович.
— А что? — невозмутимо поинтересовался Барон, — по весу, так в самый раз! Разве что держать неудобно, — и недоуменно всех оглядел. — Только я лично зубы не стану выламывать.
— Боишься запачкаться? — кто-то спросил.
— У! — коротко подтвердил.
— Эй, Барон, сколько там может быть золота? — спросил Стива совершенно другим тоном, словно только сейчас увидел Барона.
Барон помолчал, вычисляя. Мы не могли от него оторваться. Монументальная шея была неподвижна, губы слегка шевелились.
— Стойте! — закричал Леонид Леонидович, — замрите немедленно!
Замерли.
— Нет, не то, — говорил Леонид Леонидович, — вспыхнуло и умчалось, — и растирал быстрыми взмахами потный лоб. — Продолжайте, — как-то устало сказал, — импровизируйте!
— Ты где пропадал? — тонко выкрикнул Стива. — Чистеньким хочешь остаться?
— Там, — повел Барон толстой шеей. И тут случилось нежданное. Стива, нервный и злой, не выдержал. Бросив Пшеничникова, метнулся к Барону, схватил за грудки:
— Ах, сволочь, ах, падло!
Но что было такому тяжелому телу до жалких встрясок! Барон почти не качался, в то время как Стива изнемогал от усилий.
— Отставить! — закричал Леонид Леонидович. — Что это за выдумки?
— Это не выдумки, — стихая, Стива ответил, — он в самом деле такой!
— Ложь! Все — ложь, все — вранье! — схватился за голову, запричитал Леонид Леонидович.
— Выдумки, ложь и вранье! — я подтвердил.
Но Леонид Леонидович отмахнулся. Сгреб ладонью лицо:
— Игры! Все — детские игры! А все потому, Медедев, — стал наступать на меня, — что не пережили вы этого! Пишете конъюнктуру, а мы отдувайся!
— Это уж вовсе не так! — закричал я, разозлившись. — Это ваши ребята не тянут! Играйте то, что в сценарии, там железно расписано: образ заблудшего хоккеиста, компания…
— Ах, не в этом, поймите, не в этом, Медедев, дело! Это все на поверхности. Глубже, глубже копайте! Покажи исступление, зверство…
— Не понимаю, чего вы хотите, — сказал Стива устало. — Зверство — зачем?
— Зачем выламывать зубы? — и я подхватил. — Все ведь так просто: нарушил режим, звездная мания…
— Оставьте, с вами все ясно! — Краска залила мне лицо. А он говорил — уже им: — Содрогнуться зрителя надо заставить, пусть всколыхнется, пусть вздрогнет, очнется! Пусть и оглянется! Если б только понять, что творится в мрачной, нераскрытой душе! — и вдруг умолк, уставился на Барона: — Как людей отучить убивать? Ненавидеть как отучить?
