Уже вполне проснувшийся, Киннкэйд сел и спустил ноги с постели. И тогда услышал приглушенные крики из комнаты, где спала Иден, крики, полные страха и слез. И тотчас же осознал, что разбудило его не солнце.
Он быстро натянул джинсы и отправился узнать, в чем дело. Войдя в затемненную комнату, Киннкэйд различил неясные очертания ее тела, мечущегося по постели.
— Иден!
Она не отозвалась. Он подошел к постели и зажег лампу.
Она отшатнулась от него — руки ее были раскинуты и будто окаменели, пальцы впились в смятое покрывало, будто ей было нестерпимо больно. И только когда он дотронулся до ее влажной щеки, пытаясь определить, есть ли у нее температура, Киннкэйд понял, что она все еще спит.
— Иден, проснитесь. — Он мягко потряс ее за плечо, потом, почувствовав ее сопротивление, встряхнул сильнее. — Проснитесь!
Она открыла глаза и с ужасом посмотрела на него.
— Не прикасайтесь ко мне, я вас не знаю, — торопливо зашептала Иден. — Чего вы хотите?
— Иден, очнитесь, — тихо, но твердо произнес он. — Все хорошо. Вам просто приснился дурной сон.
Только на мгновение она из всех сил сжала его пальцы, но потом, словно очнувшись, вскрикнула и оттолкнула его руку.
— Быть может, воды? — с грустью глядя на затравленное и безумно несчастное выражение ее глаз, спросил Киннкэйд.
Он вышел, а Иден, не произнося ни звука, завернулась в покрывало и села. Она старалась дышать глубоко и ровно, подавляя поднимавшуюся из желудка тошноту и дрожь.
В ванной зажурчала вода. Потом журчание прекратилось, и она услышала мягкие шаги ступающих по полу босых ног.
— Пожалуйста.
— Благодарю вас, — стараясь умерить бьющую ее дрожь, прошептала Иден.
Она не смела посмотреть ему в лицо. Не теперь. Пока ей хотелось только одного: чтобы он ушел, оставил ее одну, дал время собраться с силами.
Но когда Киннкэйд сел на постель, какая-то часть ее испытала желание повернуться к нему, ощутить его сулящие утешение и покой объятия.
— Поговорите со мной, Иден, — пристально глядя ей в глаза, почти шепотом произнес Киннкэйд.
— Дурной сон, только и всего.
Она все еще смотрела на стакан с водой и не поднимала глаз.
— Нет, это было что-то большее.
Его пальцы погладили ее щеку, отвели с лица прядь волос. Ощутив его прикосновение, Иден закрыла глаза.
— Вам надо выговориться, Иден. Поверьте…
— Мне никто не нужен, — отмахнулась она.
— Я не уйду, пока вы мне все не расскажете.
Она пригубила воду. Холодная и безвкусная, вода не принесла ей облегчения: горло по-прежнему оставалось сухим и воспаленным.
— Мне спилась ночь, когда умер Джеф. А теперь уходите.
Не произнося ни слова, он взял стакан у нее из рук и поставил его на ночной столик, потом осторожно и бережно обнял ее за плечи. Она оцепенела, потом рванулась, но тщетно. Киннкэйд только крепче прижал ее к груди.
Он не утешал, не выражал своего сочувствия, понимая, что слова здесь бессильны. Он просто гладил ее волосы.
Дыхание Иден было неровным и походило на сдерживаемые рыдания.
— Почему вы это делаете? — беспомощно всхлипывая, спросила она. В голосе ее звучали протест и просьба, и просьба эта была просьбой о пощаде, просьбой побежденного.
— Потому что не могу иначе… Что же случилось той ночью?
Иден никогда никому об этом не говорила. Это было слишком тяжело, слишком мучительно. И все же, не открывая глаз и положив голову ему на плечо, она начала говорить, и слова полились сами собой.
— Мне было тогда семнадцать. Джеф был старше. Он ровесник Винса. Они дружили. По окончании школы Джеф поступил в колледж и уехал. Несколько раз я его видела, когда он приезжал домой. Случалось, что Винс заезжал за мной в школу. Иногда с ним бывал Джеф. По-настоящему я никогда его не знала. То есть я хочу сказать, что мы не общались. Я была для него всего лишь младшей сестренкой Винса. Он не обращал на меня особого внимания… до той весны. А в ту весну он стал говорить со мной, иногда он обнимал меня за плечи и смотрел так, что мне становилось страшно. И все же я не придавала этому никакого значения.
Вспоминая прошлое, Иден вдруг снова почувствовала себя семнадцатилетней наивной и неуверенной в себе девчонкой.
