Однако выражение ее лица не предвещало ничего хорошего.
— Вы уволены.
На этот раз Киннкэйд даже не пытался возражать.
— Нет, я против, — заявил Винс, ошеломив этим их обоих. — Он останется.
— Что? — начала было она. Винс перебил ее:
— Не знаю, почему он на меня набросился. Но я хочу, чтобы он «был там, где я смогу за ним приглядывать. Я не хочу постоянно теряться в догадках, где он и откуда вдруг вынырнет.
Винс поднял с пола свою шляпу и вышел. Иден не отрываясь смотрела ему вслед.
Но Киннкэйд не почувствовал облегчения — только усталость и боль. Он вяло поднял руку и отер кровь, струившуюся из рассеченной скулы, рукавом рубашки. Затем он заметил собственную шляпу, валявшуюся в сене недалеко от Иден. Избегая ее взгляда, Киннкэйд подошел и поднял шляпу; правда, пришлось прилично потрясти ее, выбивая клочки сена.
Киннкэйд стоял сейчас так близко от Иден, что, когда он собрался уйти, ей пришлось только протянуть руку, чтобы дотронуться до него. Она слегка сжала ладонь Киннкэйда, заставив его приостановиться.
— Из-за чего была драка? — преодолевая гордость, спросила Иден. — Он должен вам деньги, да? И сколько?
Киннкэйд смотрел на ее руку, все еще удерживавшую его. Она была загорелой и сильной, но при этом маленькой и изящной.
— Он не должен мне ничего — ни единого цента.
— Тогда чего вы от него хотите?
Теперь он посмотрел на Иден, и взгляд его задержался на нежных, полных, слегка приоткрытых губах. Страсть с еще неведомой силой охватила его. Киннкэйд внезапно осознал, что если пока она и не возненавидела его, то это скоро произойдет. И именно это толкнуло его на шаг, на который он никогда бы не отважился в других обстоятельствах.
Он резко рванулся к ней, и она, испуганная внезапностью его движения, попятилась к деревянной перегородке. Киннкэйд мгновенно положил руки на перегородку с обеих сторон от ее головы, лишив Иден возможности двинуться с места. Ее сердце учащенно забилось, но в тот момент она не могла бы сказать и самой себе — от предвкушения или от страха.
— В сущности, ваш брат мне безразличен, — меня волнуете только вы, — пробормотал он. — Бог свидетель, я не могу быть вдали от вас.
От Иден не укрылось, как изменилось выражение его лица. Глаза Киннкэйда не потемнели от желания — просто их цвет сгустился до такой синевы, что у нее захватило дух. Такой ярко-синий цвет бывает только у неба Невады в самый разгар лета. И она почувствовала, как по телу ее медленно разливается тепло.
— Не надо, — робко прошептала она.
И тут же эти слова будто истаяли в раскаленном воздухе; казалось, и он, и она их даже не услышали.
С каждой секундой Иден все больше и больше хотелось прильнуть к его разгоряченному телу.
В горле ее зародился какой-то звук, которому, должно быть, суждено было стать стоном. Киннкэйд тут же прижался губами к ее вожделенному рту и почувствовал, как все в ней ответило на его поцелуй. Ее дыхание обжигало и распаляло его. Он сильнее прижался ртом к ее губам, словно хотел утолить нестерпимую, мучительную жажду. В следующее мгновение он властно и требовательно обнял ее, как самец, заявляющий свои права на самку.
Все его естество требовало проникнуть в нее и ощутить нежность и силу ее обнаженного тела. Она не могла больше противиться все нарастающей страсти, отвечая ему на каждый его порыв. Ее пальцы буквально впились в его рубашку. И он услышал глухие удары ее сердца.
Раньше она убеждала себя в том, что ей не нужна близость с мужчиной. Но это оказалось ложью. Страсть, бурлившая в крови Киннкэйда, была под стать ее собственной. Все в этом человеке буквально сводило ее с ума: его красивое тело, его глаза, его голос, его запах, наконец. И она уступила. То, что сначала зародилось в ней как желание, теперь превратилось в нечто подобное жаркой, мучительной боли.
То, как ее руки потянулись к нему, как они ласкали его, чуть не лишило Киннкэйда рассудка. Страстно и трепетно он гладил ее тело, наслаждаясь каждым его изгибом, стараясь прижаться к ней как можно теснее. Вдыхая исходивший от ее кожи мускусный, пьянящий женский аромат, Киннкэйд уже с трудом владел собой.
