— Иден, прости. С той самой минуты как этот дурак на холме открыл пальбу, я не нахожу себе места. Прости меня, Иден. — Он обнял ее за плечи. — Я черт знает как напугался за тебя, когда ты рванулась вверх по склону. Если бы с тобой что-нибудь случилось, я никогда не простил бы себе этого. Вся вина легла бы на меня.
— Можешь не мучиться угрызениями. — Сейчас Иден было не до чувств Винса.
Внезапно Винс опустил руки и отошел. Ей захотелось окликнуть его, позвать обратно, но она не стала этого делать. Взяв поводья, Иден вскочила в седло и направилась к загонам.
Примерно через час после окончания стрельбы появилась машина шерифа. Иден находилась возле загонов и наблюдала, как меняют последнюю из простреленных шин на трейлере для перевозки скота. Из машины вышел человек в униформе.
Иден тотчас же узнала высокую тощую фигуру Лота Уильямса, местного шерифа, но не сделала ни одного движения навстречу ему. Он остановился и, подтянув свои мятые штаны, обвел ленивым взглядом все обозримое пространство. Покончив с этим, он так же лениво двинулся к сараям. Лоту Уильямсу было почти шестьдесят или близко к этому, и его отличали ограниченность ума и глубоко въевшиеся в душу предрассудки.
Перегонщик скота Джонс вышел вперед и двинулся ему навстречу. Иден осталась стоять на прежнем месте, наблюдая за их беседой. Говорил в основном Джонс, время от времени бурно жестикулируя: он указывал то на пострадавшие машины, то на загоны, то на простреленные шины, то на гребень холма.
Шериф слушал его спокойно и невозмутимо, что было так непохоже на отношение к ней, когда он увидел тело Джефа. В ту ночь, много лет назад, она сидела на кухне, напуганная насмерть, почти невменяемая, все еще преследуемая ужасом пережитого.
И хотя Иден уже рассказала свою историю, Лот Уильямс требовал, чтобы она снова повторила ее. Рассказывать подробнее было и в первый раз нелегко, но во второй оказалось еще тяжелее. Он то и дело перебивал ее, уточняя детали. Казалось, этому не будет конца.
Но самое ужасное заключалось в том, как он старательно переиначивал и извращал каждое — ее слово, как глумился над ней и придумывал подробности, которых не было в действительности. Для него не имели никакого значения ни порванная блузка, ни синяки на теле. В конечном счете она просто не выдержала.
— Прекратите это фиглярство! — орал он на нее. — Ваши слезы не производят на меня никакого впечатления.
Ее дед стоял тогда у окна, оцепеневший и молчаливый. Винсу велели быть в гостиной. Иден в то время было семнадцать, она была до смерти напугана, но ей пришлось разговаривать с Лотом Уильямсом один на один.
Когда тело Джефа увезли на машине «скорой помощи», шериф занялся ее арестом. Не дав ей сменить разорванную блузку, он заломил ей руки за спину и защелкнул наручники у нее на запястьях.
Вспоминая об этом, Иден машинально потерла как раз те места на руках, где были когда-то надеты наручники. Это ощущение было до сих пор свежо в ее памяти, как и стыд, который она испытала, когда Уильяме заставил ее выйти из дома со скованными за спиной руками, неспособную даже запахнуть на груди разорванную блузку и скрыть свое тело от пялящихся на нее зевак. К счастью, из дома выбежал Винс и набросил ей на плечи свою джинсовую куртку, торопливо Застегнув две верхние пуговицы.
— Все будет в порядке, сестренка, — пообещал он, когда шериф запихнул ее на заднее сиденье патрульной машины. — Они не посадят тебя в тюрьму. Ты и оглянуться не успеешь, как окажешься на свободе.
Но «оглянуться» обернулось сорока восемью часами в тюрьме.
И с тех пор каждый раз при виде Лота Уильямса она вновь переживала все происшедшее с ней в ту ночь. С той лишь только разницей, что теперь ей уже было не семнадцать и она не была напугана. Когда шериф подошел к ней, Иден совершенно спокойно встретила его пронизывающий, колючий взгляд.
— Джонс говорит, что сегодня утром кто-то использовал его грузовики в качестве мишени для стрельбы, — обратился он к Иден.
— Это правда.
Шериф поднял глаза к холму:
— Он стрелял оттуда?
— Да.
Иден обратила внимание, что у Лота не было, как обычно, блокнота. И он ничего не записывал.
