— У меня было много женщин, Иден, больше чем достаточно. Но, — он погладил ее по волосам, — но ты должна знать, что никогда ни с одной из них у меня не было ничего подобного. Ни с одной.
— Тебе незачем это говорить.
— Знаю, что незачем, милая. Но мне хочется это сказать… Ты понимаешь меня? — Он потерся подбородком о ее голову. — Мне важно, чтобы ты это знала.
— Это называется — мягко дать девушке отставку? — насмешливо спросила Иден.
Ей хотелось уязвить его и не хотелось, чтобы он что-нибудь возразил. Было бы много легче, если бы он не пытался вмешивать в их отношения чувства.
В следующую минуту она оказалась лежащей на спине, с руками, прижатыми к постели, а Киннкэйд — над нею, с лицом, потемневшим от гнева и нетерпения.
— Черт возьми, я говорю серьезно.
Зазвонил телефон, и Киннкэйд снова чертыхнулся, но в голосе его теперь слышалось больше горечи. Выпустив ее, он перекатился по постели, свесил ноги на пол и сел. Еще до того, как взять трубу, Киннкэйд уже знал, что это тот самый звонок, которого он подсознательно страшился.
Так же, как и Иден. Она не сводила глаз с его спины с четко обозначенными на ней напряженными, как канаты, мускулами. Часть ее существа жаждала прикоснуться к ним, провести по ним рукой, дотронуться до его широких плеч, прижаться к нему и замереть навеки.
— Минутку, — сказал Киннкэйд в трубку и щелкнул выключателем прикроватной лампы.
— Дай-ка мне это где-нибудь записать.
Иден соскользнула с другой стороны кровати и прошлепала босыми ногами в ванную.
— Ладно. Продолжай.
Быстро приняв душ, она надела халат, висевший на дверном крючке, и вышла.
— Да не части ты так, Расти. Помедленней!
Иден чувствовала, что он провожал ее взглядом до дверей, и старалась держать голову чуть выше обычного: в ней снова проснулась гордость. Сердце Иден томилось по тому, чего в принципе не могло быть. Во всяком случае, так ей в эту минуту казалось.
Иден быстро собрала свою одежду и начала одеваться. Натягивая сапоги, она услышала через стенку, как Киннкэйд встал с кровати и подошел к окну. Стоя, она приглаживала волосы, пытаясь, прежде чем надеть шляпу, придать своей прическе относительно пристойный вид.
Иден вернулась в гостиную их общего номера, ощущая, как жесткая, грубая джинсовая ткань трется о кожу. После того как она целый день провела в платье, это было странное ощущение. Подавляя побуждение ходить по комнате, она со все растущим напряжением ждала, когда Киннкэйд закончит говорить по телефону.
Через несколько минут он появился на пороге гостиной, но, увидев ее, остановился в нерешительности.
— Ты узнал, где Винс, да? — спросила Иден, пристально глядя ему в глаза.
Киннкэйд нахмурился. Теперь в этом лице не осталось и намека на нежность и теплоту.
— Да, — честно, без обиняков ответил он, потом после недолгой паузы добавил: — Прости, Иден, но… Короче, имя Аксель Грей что-нибудь тебе говорит?
— Да, — едва сдерживая ярость, произнесла она. «Какого черта Винс все еще не убрался из Рино! — мелькнуло у нее в голове. — Ведь ему давно следовало уехать отсюда».
— Черт возьми, Иден, — взорвался Киннкэйд. — Почему ты ничего мне не сказала об этом? Ты могла бы нас обоих избавить от…
Он осекся и отвернулся.
«Избавить от… чего? — думала Иден. — От бесчисленных страданий?»
И она согласилась, что договаривать эту фразу ему не следовало.
— Винс — мой брат, Киннкэйд. Он бросил на нее свирепый взгляд:
— Думаешь, я об этом не жалею?
Он взял шляпу и нахлобучил ее на голову, потом двинулся к двери, на ходу выуживая из кармана ключи от машины.
До того как он открыл дверь, Иден схватила Киннкэйда за руку, стараясь удержать.
— Не преследуй его, пожалуйста.
Это звучало как просьба, но не как мольба — умолять она не умела.
— Я должен.
Он старался не поддаться Иден. Он был предан своей сестре так же, как она брату. Он обязан был это сделать в память Марси.
— Нет, не должен, — возразила Иден. — Ты можешь оставить его в покое. Просто забудь, что он сделал тебе. Притворись, что этого никогда не было, и иди своей дорогой.
— Нет.
Ответ, состоящий из одного слова, ужалил ее больней, чем если бы он кричал и бранился.
