В качестве «живца» Настенька, несмотря на малый срок работы в органах, выступала не впервые. В розыске маньяка по последней серии преступлений ей уже не раз приходилось участвовать с оперативной группой. Но то было санкционировано и на удачу: вдруг, да клюнет… Теперь же речь шла о «подставе» под конкретного подозреваемого. И никаких санкций от руководства. Все на свой страх и риск.
Поэтому инструктировали ее, особенно в вопросе личной безопасности, не для проформы, как делалось это обычно, а на совесть.
— Так куда должна удар наносить ногой в случае нападения? — в десятый раз спрашивал ее Григорьев.
— В места с пониженным болевым порогом, — заученно отвечала Настя.
— А именно? — не отставал опер.
— По голени и… — краснела Анастасия.
— В промежность, в промежность надо бить, что есть силы и дури, — наставлял, повышая голос Кузьмич, — чтобы с одного удара отключить хоть на несколько секунд, пока мы не подоспеем… Поняла?
— Поняла.
— Хорошо. А руками?
— В лицо… — вновь смущалась Анастасия.
Она никак не могла преодолеть психологический барьер, что ей придется бить человека по лицу. И не просто бить, а умышленно причинять ему жесткую, доводящую до потери сознания, боль. И в школе, и в институте учили не этому, а совсем противоположному. Учили, как оказывать помощь, а не как причинять боль.
— Конкретней, — не оставлял ее в покое оперативник.
— Пальцами в глаза… — мямлила инспектор ПДН.
— Молодец! — подбадривал Александр Кузьмич. И снова спрашивал: — А если нападающий будет закрывать тебе рот своей рукой или ладонью, чтобы не кричала, что должна делать?
Настя Журавлик поднимала на опера свои большие, подернутые поволокой невинности глаза и неуверенно говорила, что должна кричать.
— Но он тебе рот рукой зажал, какой тут крик… — горячился Кузьмич.
— Тогда я должна сначала его укусить за руку, — смущалась Настенька, — а когда он свою руку уберет, надо кричать.
— Ну, вот, — вздыхал с облегчением Григорьев.
Потом долго мозговали, как предохранить голову «живца» от удара. Если бы дело было осенью или зимой, то проблем бы не было: подложили что-нибудь под шапку, и иди с богом. А тут лето! Все гуляют без головных уборов.
— Хоть бери и голову в гипс упаковывай да бинтами обматывай, — злился Кузьмич, — «коси» под раненого.
— Под раненую, — мягко поправляла Настя.
— Одно и тоже, — отмахивался с раздражением Григорьев.
— Да вряд ли насильник на болезненную позарится, — улыбнулся он, Алелин, отметая этот план. — Это только в сказках «бит небитого несет»! В жизни… сложнее.
— Я и сам понимаю, — сердился Григорьев, — но ничего путного на ум не идет. — Я уже и про зонтик, и про косынку, и про беретик думал… Не подходят…
Выход нашли по подсказке самой Анастасии, которая вспомнила, что ее мама в молодости носила вуалетку, то есть декоративную бархатную шапочку с легкой черной вуалью.
— Это будет немного необычно, чуть пикантно, — с долей сомнения в голосе пояснила Настя, — но и странным, чужеродным не будет казаться. Я так думаю… Ведь когда-то модным было в вуалетках в «свет» показываться… Даже свой шик имелся…
— А что, дело говорит! — загорелись они идеей инспектора ПДН. — Какая-то изюминка в этом есть. Недаром говорят, что все новое — это хорошо забытое старое! А устами младенца сама истина глаголет.
Съездили домой к Анастасии. Нашли вуалетку. Примерили. Прикинули, как будет все выглядеть в ночное время в парке. Получалось, что немного эффектно и загадочно.
— Пойдет! — обрадовался Кузьмич. — Подложим кусочек фанеры — и никакой кулак, никакая палка страшны не будут!
— А если еще двойную фанерку, да с вбитыми в нее гвоздиками острием вверх… — добавил он небольшой штрих к идее Кузьмича, — то при ударе кулаком об острие гвоздиков, насильник не то, что про жертву забудет, но и взвоет на весь парк. Да так, что любую музыку заглушит! Надо только длину гвоздиков рассчитать. На всякий случай…
— Сапожные, думаю, подойдут! Или те, со шляпками, которыми мебельщики пользуются…
Идея понравилась Кузьмичу. И к вечеру не только была готова Настя, но и ее теперь уже многослойная, как торт «Наполеон», вуалетка.
