— Я не только настаиваю, но и еще опять рассержусь. Ты этого хочешь?.. Может быть, тебе нравится злить меня? — начинала заводиться Мальвина.
— Я мигом! — подхватился с дивана Артем. — Извини.
Он стал поспешно одевать прямо поверх спортивных брюк джинсы. Застегнул молнию куртки. Небрежно набросил на затылок норковую шапку.
— Уже готов.
— Ты как на свидание нарядился, — не одобрила она его экипировку.
Артем сменил норковую шапку на вязаную, лишь бы Мальвина не дулась.
— Все, бегу! — крикнул с порога.
— Смотри, не задерживайся, — бросила вдогонку ему Мальвина. — А то домой не пущу, — улыбнулась она. — И с Крюком не связывайся, если случайно столкнешься…
Но Артем последних слов жены не слышал. Шагал уже по коридору подъезда.
Злобин Иван Иванович до своего совершеннолетия находился в детском доме. В одном из множества подобных домов для сирот, располагавшихся на Курской земле.
И вообще, сколько он себя помнил, столько и находился там. Словно его не мать родила, а вырастили в пробирке в этом детдоме. В младенческом возрасте он не особо задумывался над этим обстоятельством, находясь среди десятков таких же мальчиков и девочек. Когда же подрос, то из обрывков разговоров взрослых, из циничных объяснений старших ребят узнал, что мать его бросила. Так впервые он узнал, что у него есть мать.
Отца у него не было. Вообще-то, отец, конечно был. Бывалые детдомовцы вполне понятно и доходчиво объяснили маленькому Ване, что детей не аисты в клюве приносят и не на капустной грядке в корзине их находят, а рожают матери от отцов или просто от чужих мужиков. Так что Иван уже в малолетстве уразумел, что отец должен быть; но кто он такой и где, об этом ничего не знал.
Наверное, о нем не знала и его мать, Злобина Валентина Яковлевна, ведшая в молодости разгульный образ жизни, неразборчивая в половых связях и невесть как и от кого забеременевшая, а потом разродившаяся Иваном. Дала сыну свою фамилию, распространенное на Руси имя Иван и отчество Иванович. Тоже распространенное.
Маленькому Ване стало известно, что мать пила, за ребенком, то есть за ним, не смотрела, таскалась по притонам, вела бестолковую жизнь, болела всеми венерическими болезнями. К тому же была часто бита собутыльниками и собутыльницами.
Сердобольные соседки, жалея ребенка, стали писать жалобы на Валентину в различные инстанции. Там не сразу, но отреагировали. Был суд, и ее лишили родительских прав. Или, как говорили на обывательском уровне, лишили материнства.
Однако такое определение задевала сотрудников милиции, особенно инспектора по делам несовершеннолетних Матусову Таисию Михайловну, которая всякий раз поправляла незадачливого выплескивателя глупости, что когда лишают женщины материнства, то убирают матку, но не ребенка. А если у нее отбирают ребенка, то только лишают родительских прав, но никак не материнства.
Правда, тут же добавляла, наученная горьким опытом работы, что правильнее было бы одновременно с лишением родительских прав лишить и материнства, так как родительских прав лишают на конкретного ребенка, и ничто не мешает данной женщине вновь забеременеть и родить другого ребенка, родительских прав на которого она не будет лишена. И снова придется собирать кучу бумаг, бегать по различным инстанциям, утрясать, согласовывать, чтобы вновь суд мог лишить ту же самую женщину родительских прав. Это, кстати, происходило на самом деле. Причем, довольно часто. Абракадабра законодательства.
После лишения Злобиной Валентины родительских прав двухлетний Иван оказался в Рыльском детском доме. Вскоре после этого мать была осуждена за тунеядство и кражу и оказалась в колонии. Там ее одновременно с лишением свободы принудительно лечили от алкоголизма и от венерических болезней.
От венерических вылечили, а от алкоголизма не смогли. У баб это, как известно, неизлечимо. К тому же нельзя вылечить алкоголика или наркомана, если он сам того не желает.
Но этого Иван в силу своего малолетства не знал. Знали воспитатели и нянечки, которые постарались заменить Ивану мать. То был советский период, и материальной нужды детский дом не испытывал. Воспитанников детдома хорошо кормили и неплохо одевали, хотя и во все однотипное и одноцветное. Однако, теплое и чистое.
