— Сразу видно, что вы очень мало знакомы с нашей работой, — снова пробормотал Мёллер, глядя в окно.
— Сами вы пишете, что молодые авторы — это толпа худосочных мечтателей, жизнь которых лишена цели и смысла. А вот несколько цитат из текстов Ларса-Эрика Хасселя: “вопрос только, можно ли из такой литературы что-то для себя извлечь”, “и поэзия, и живопись, похоже, себя изжили”, “великое описание современного общества, которого все мы ждали, так и не появилось, и в этом трагедия литературы”, “поэзия представляет собой всего лишь игру”, “литература долгое время была формой искусства, на которую возлагались неоправданно большие надежды”.
Мёллер молчал, тогда Йельм перегнулся к нему через стол.
— Значит ли это, что один из наиболее влиятельных литературных критиков Швеции не любил литературу?
Взгляд Мёллера устремился “в никуда”. Мысли его витали где-то далеко. А усталость была так велика, что ее хватило бы и на следующую жизнь.
Поскольку завотделом вряд ли мог что-то добавить к сказанному, и к тому же, судя по всему, не собирался в ближайшие полчаса возвращаться к действительности, Йельм решил покинуть эту юдоль человеческой трагедии. Выйдя из кабинета впавшего в задумчивость начальника, он оказался в редакционной комнате. Там Йельм подошел к молодому человеку, который уже кончил стучать по клавиатуре и теперь просматривал текст некролога.
— Готово? — спросил Йельм.
Мужчина вздрогнул, словно от выстрела.
— О, извините, — выдохнул он наконец, когда немного пришел в себя. — Я был так поглощен работой. Да, все готово. Настолько, насколько вообще можно что-то сделать при таких обстоятельствах.
— Можно мне экземпляр?
— Текст будет завтра напечатан в газетах.
— Он нужен мне сейчас.
Мужчина посмотрел на него с удивлением.
— Да, конечно, — сказал он и нажал кнопку. Принтер начал выталкивать лист бумаги. — Приятно, когда твои тексты читают, — добавил он.
Йельм начал просматривать некролог, который был подписан Эриком Бертильссоном.
— В соответствии с законами жанра, — сказал Бертильссон. Йельм поверх статьи посмотрел на него.
— А как насчет соответствия истине? — спросил он.
На лице Эрика Бертильссона появилось выражение “эх, проговорился”, хорошо знакомое любому опытному следователю, и он резко замолчал.
— Что все-таки можно сказать про Хасселя как журналиста? Среди его статей попадаются довольно странные.
— Читайте некролог, — сквозь зубы процедил Бертильссон. — Все, что я мог сказать, я там написал.
Йельм окинул взглядом комнату. Сотрудники сновали туда-сюда. Никто, казалось, не обращал на них внимания.
— Послушайте, Эрик, — жестко сказал Йельм. — Я просто пытаюсь составить объективное представление об убитом. Любая информация, которая может помочь схватить преступника, важна. То, что вы скажете, останется между нами. Я не собираюсь портить ничью репутацию.
— Я выйду с вами на лестницу, — вздохнул Бертильссон и тяжело поднялся.
Они вышли на площадку лестницы, там было совершенно безлюдно.
Бертильссон вертелся как уж на сковородке, но потом наконец сдался и с выражением отчаянной решимости на лице начал рассказывать:
— Я писал некролог по заданию, не от души, — сообщил он, опасливо оглядываясь. — И чувствую себя сейчас последним обманщиком. Хассель был одним из приближенных Мёллера. Именно они задавали тон в редакции. Эта команда состояла из людей одного поколения, объединенных общими ценностями и взглядами, которые сами они считают наследием золотых шестидесятых, но в действительности это нечто прямо противоположное. Эти люди очень усердно выискивают приметы времени и внешне следуют самым современным тенденциям, однако в свой круг ничего и никого нового не допускают. Хассель имел здесь большую власть. Он сам выбирал, о каких книгах писать, причем специально выбирал то, что ему было непонятно, чтобы прилюдно выпороть писателя. Его эстетические представления были родом из шестидесятых и заключались в том, что литература по определению является обманом. В семидесятые он написал манифест в духе Мао и пару документальных романов, а после этого только и делал, что бряцал старым оружием. Нет счета молодым дарованиям, писательскую карьеру которых Хассель загубил.
