— Да, по-моему, — подтвердил Дойл.
Холод кивнул: «Да».
Я вернулась к адвокатам:
— Четверо, но в среднем двое.
Биггс слегка воспрял духом.
— Как видите, господа и дамы, промежуток в два дня или меньше. Многим женатым мужчинам порой приходится ждать дольше.
— Ваше высочество! — обратился ко мне Кортес.
Я посмотрела в его темно-карие глаза:
— Да?
Он откашлялся и спросил:
— Вы говорите правду? Вы занимаетесь сексом трижды в день с двумя мужчинами одновременно — это в среднем, а иногда вплоть до четырех? Вы хотите, чтобы именно это заявление осталось в протоколе?
— Запись закрытая, — напомнил Фармер.
— Но если дойдет до суда, ее могут открыть. Принцесса действительно хочет, чтобы это стало известно публике?
Я недоуменно нахмурилась.
— Это правда, мистер Кортес. Почему я должна ее скрывать?
— Вы не понимаете, как отразится эта информация на нашей репутации с подачи СМИ?
— Ваш вопрос мне не понятен.
Кортес повернулся к Биггсу и Фармеру
— Не часто я такое говорю, но предупредили ли вы клиента о том, каким образом может использоваться официальная запись, пусть даже закрытая?
— Я обсуждал с принцессой этот вопрос, но… Мистер Кортес, Неблагой двор относится к сексу иначе, чем большая часть мира. И уж точно иначе, чем большинство людей в Америке. Мы с коллегами это уяснили, когда готовили принцессу и ее стражей к нынешней конференции. Если вы даете понять, что принцессе не следует так открыто говорить о том, что она делает наедине со своими стражами, то не тратьте слов зря. Она считает совершенно в порядке вещей все, что с ними делает.
— Не хотелось бы затрагивать болезненную тему, но принцесса была не слишком довольна, когда ее прежний жених, Гриффин, продал в газеты ее снимки, — возразил Кортес.
— Да, это причинило мне боль, — кивнула я. — Но лишь потому, что Гриффин предал мое доверие, а не из-за стыда. Когда делались те фотографии, я его любила и думала, что он любит меня. В любви нет стыда, мистер Кортес.
— Либо вы очень храбры, принцесса, либо не в меру невинны. Не знаю, правда, подходит ли слово «невинна» к женщине, которая регулярно спит почти с двумя десятками мужчин.
— Я не невинна, мистер Кортес, я просто думаю не так, как обычные женщины.
Фармер подытожил:
— Заявление короля Тараниса, что трое обвиненных им стражей совершили преступление из-за неудовлетворенных желаний, — ложное допущение. Оно основано на недопонимании королем обычаев родственного двора.
— А Неблагой двор отличается в отношении к сексу от Бнагого? — спросила Памела Нельсон.
— Позволите мне ответить, мистер Фармер? — попросила я.
— Прошу вас.
— Благие слишком подражают людям. Пусть они застряли где-то между шестнадцатым и девятнадцатым веками, но все же они гораздо больше Неблагих стараются походить на людей. Многим их изгнанникам пришлось уйти к нашему двору потому только, что они хотели оставаться мерными своей природе, а не «цивилизоваться» на людской манер.
— Вы как по-писаному говорите, — заметила Памела.
Я улыбнулась:
— Я и правда написала в колледже работу о различиях между двумя дворами. Мне казалось, она поможет моему преподавателю и сокурсникам понять, что Неблагие не так уж плохи.
— Вы первой из фейри прошли университетский курс в нашей стране, — сказал Кортес, тасуя свои бумаги на столе. — но не последней. С тех пор университетские дипломы получили несколько малых фейри.
— Мой отец, принц Эссус, предполагал, что примеру члена королевской семьи могут последовать наши подданные. Он считал, что познание и понимание страны, в которой мы живем, — необходимое условие адаптации фейри к современной жизни.
— Ваш отец не дожил до вашего поступления в колледж, если не ошибаюсь? — спросил Кортес.
— Нет, — коротко сказала я.
Дойл с Холодом потянулись ко мне одновременно. Их руки столкнулись у меня на плече. Дойл руку там и оставил, а Холод убрал и накрыл мою ладонь на столе. Они просто среагировали на мое напряжение, но их реакция всем дала понять, как они опасаются за меня при упоминании этой темы. Разговор о моем бывшем консорте их не взволновал — наверное, мои стражи думали, что стерли память о нем своими телами. И правильно думали — так оно и было. Дойл мое настроение обычно чувствовал безошибочно. А Холод, сам склонный к переменам настроения, все больше учился понимать меня.
