А король-то голый, и рано или поздно все увидят то, что пристально смотрит им прямо в глаза. Когда это случится, возможно, произойдет поворот — массовый исход из сложности и бесполезности
всех
духовных учений. Исход не наружу — в сторону Японии, Индии или Тибета, а внутрь, к своему я — к уверенности в своих силах, к самостоятельности, к основанному на здравом смысле подходе, который ведет к пониманию того, что, черт возьми, здесь происходит. Сбросить груз старых ошибок. Начать заново. Искренние, разумные люди, избавляющиеся от прошлого и начинающие все с нуля. Начинающие с вопроса, обращенного к самим себе: «Так, где мы? Что мы знаем наверняка? Что мы знаем такого, что истинно?»
Духовная революция.
Разумеется, это полная чушь и я понимаю это, но такого рода бессмыслица проносится в моей голове каждый раз, когда я провожу время, исследуя, как там поживает духовная мудрость в этом мире. Просветление — осознание истины — вот что совершенно одинаково для всех людей когда угодно и где угодно. Любые попытки приукрасить его или присвоить просто затемняют его и делают менее доступным. Увидев, насколько неясным и недоступным представлено просветление, я обычно расстраиваюсь по крайней мере на несколько секунд, пока не вспомню, что все происходит в точности так, как должно, и поистине обратное невозможно.
Я не заметил, как в комнату вошла Майя. Она стоит за креслом наискосок от меня, ее руки покоятся на спинке.
— Я существую? — спрашивает она меня.
— Разумеется, нет, — отвечаю я.
— Значит, глупо на меня злиться.
— Я знаю.
— Все эти книги, все эти наставники, все эти организации — они делают свою работу. Как тебе хорошо известно, во всей вселенной даже волосок не может лежать не на своем месте.
— Да.
Она обходит кресло и садится в него. Мы встречаемся, как бывшие соперники. Полагаю, она необыкновенно красива. В ней вся красота мира.
— Ты бы предпочел другой мой облик? — спрашивает она.
— Любой хорош.
Майя улыбается. Она бесконечно обманчива.
Раздается топот маленьких ножек, и этим заканчивается наша встреча, а я приятно удивлен, обнаружив Энни, забирающуюся мне на колени. Она одета в комбинезончик с зайцами. Энни устраивается на мне поудобнее, сворачивается клубочком и сует большой палец в рот. Следом за ней появляется и ее мама, Марла. Она в ночной сорочке. Марла извиняется за вторжение своей дочери, но я уверяю ее, что это весьма приятная отсрочка от других дел и приглашаю ее присесть. Она объясняет, что Энни слишком долго спала днем и умудрилась поломать свой обычный распорядок.
Марла отправляется на кухню, чтобы соорудить нам чаю. Энни устроилась поуютнее, но еще не спит. Я вижу на ее шее цепочку, достаю ее и обнаруживаю на ней кулон с изображением инь-яна.
— Что это, — спрашиваю я ее.
— Инь-ян, — отвечает она. Я смеюсь.
— Я думаю, ты и есть инь-ян, — говорю я ей.
— Я думаю, ты и есть инь-ян, — возражает она.
— Нет, — говорю я в свой черед, — я точно уверен, что ты инь-ян.
Очевидно, я пересек какую-то черту. Она устраивается так, чтобы иметь возможность твердо прижаться своим лбом к моему, пришпиливает меня серьезнейшим взглядом и заверяет самым недвусмысленным образом, что если здесь и есть инь-ян, то это на самом деле я.
— Ладно, — говорю я таким же серьезным тоном, — я — инь-ян.
Она коротко кивает и выдерживает мой взгляд, чтобы дать мне понять, что она не шутит. Наконец, удовлетворенная, она снова сворачивается клубочком у меня на коленях, палец надежно покоится во рту, и в таком виде нас застает Марла, вернувшаяся с чаем. На спинку кресла, в котором устроились мы с Энни, наброшен плед. Я стаскиваю его и накрываю Энни, подоткнув плед по краям. Ее мама замечает цепочку.
— Из сувенирного магазина в городе. Она ее увидела, и пришлось купить.
— Может, она была японкой в прошлой жизни? — гадаю я.
— Ну, — говорит Марла, — думаю, она ей понадобилась, потому что у меня есть татуировка инь-яна, хм, здесь, — она показывает на ту нижнюю часть живота, которую из вежливости еще можно назвать животом, — и она ее видела.
Я улыбаюсь.
— Что за идея стояла за этой татуировкой? — спрашиваю я.
