— Учит?
— Учит кого?
— Меня?
— Я не знаю, Джолин. Почему ты ходила на встречу с ним? Почему ты здесь со мной? Почему ты не проводишь время за покупкой вещей в компании подруг или не в кафе с приятелем?
— Потому что образам на экране больше не удается одурачить меня? — Она сделала из этого вопрос и смотрела на меня, что я отвечу.
— Ты мне скажи, — сказал я.
Она поразмышляла, прежде чем отвечать.
— Однажды, когда мне было пятнадцать, я сидела в церкви со своими родителями и мне в голову пришла очень ясная, удивительная мысль. Я смотрела на затылки всех этих людей, которые расселись на скамьях передо мной, и в тот момент меня просто озарило, что они все как будто коровы, как будто скот, как будто... как будто они никогда и не были настоящими людьми. Как будто они были просто коровами, которые притворялись людьми. Мне это показалось смешным, и я не могла сдержать хихиканье, так что пришлось притвориться, будто я кашляю и выскочить оттуда. Моя мать
реально
разозлилась.
Она сделала паузу, размышляя, прежде чем сказать. Это всегда добрый знак.
— Вот почему я стала приходить в ваш дом в прошлом году. Вот почему я ходила слушать Ямамату Роси. Мне хотелось побыть среди людей, которые не выглядят так, будто их похищали пришельцы. Я странная или как? Мне кажется, что я единственная здравомыслящая, а все остальные безумны или как будто я одна проснулась, а они все спят, но ведь думать таким образом — это по определению безумие.
Я вспомнил, как она во время своей страстной речи о серьезном отношении к себе сказала: «Я не хочу быть просто еще одной...», но не закончила мысль. Теперь я знал, что она хотела сказать. Коровой.
— Тебя это беспокоит? — спросил я.
— Ну, я много думаю об этом. Эта мысль всегда со мной. Мне нравится, что я больше не часть этого мира, что как-то я просто... выпала.
— Давай снова воспользуемся аналогией с кинотеатром, — сказал я. — Раньше я не упоминал об этом, но когда наш парень наконец освобождается от цепей и встает, вот первое, что он видит: кинотеатр заполнен другими людьми, людьми, которых он любит и о которых заботится, и их удерживают на месте такие же незамкнутые оковы, они наблюдают за теми же образами на экране, словно ничего, кроме них, больше не существует. Понимаешь?
— Понимаю.
— Что он делает?
Она отвечает без колебаний.
— Пытается помочь им. Ну, тормошит их. Проснитесь. Сбросьте цепи и посмотрите по сторонам. Смотрите, что на самом деле происходит.
— Ты так и делала?
— Ага, вроде того. Вот тогда-то меня и удивило, что ничего не получается. Пыталась поговорить с мамой, с некоторыми из друзей и даже с братом, но они все реагировали так, будто я чокнутая.
Вернись на землю, Джолин
, что-то вроде этого. Я перестала их донимать, потому что их это раздражало и они грубили, как будто защищались от чего-то.
— Надо быть немного осторожнее, Джолин. Люди не любят, когда кто-то трахает их версию реальности. Можно попробовать, если есть потребность излить душу, но будь готова к неприятным последствиям.
Она даже глазом не моргнула, когда я употребил грубое словечко. Я не избегаю сильных выражений, когда за этим стоит необходимость что-то подчеркнуть. В данном случае это необходимость научить ее избегать альтруистических позывов на раннем этапе путешествия.
К этому времени я лежал на спине с закрытыми глазами, впитывая солнечный свет.
— Так какая же разница между мистицизмом и просветлением? — спросил я ее.
Она помолчала. Прошло несколько минут, и я успел соскользнуть в легкую дремоту. Потом, к моему удивлению, она дала правильный ответ:
— Понятия не имею.
