И хотя в Японии новейшего времени осуществление принципа «сайсэй итти» в полной мере было невозможно, в официальной идеологии этот принцип провозглашался как неотъемлемая особенность функционирования государственного механизма страны.
Идеология тэнноизма использовала и бывшую традиционной для Японии концепцию «гармоничного» государства, конфуцианскую по своей сути, но воспринявшую и исконно японские мировоззренческие установки. Из «пяти правильных отношений» (между правителем и подданными, между родителями и детьми, между старшими и младшими братьями и сестрами, между супругами и между друзьями), соблюдение которых, согласно конфуцианству, гарантировало гармоничное развитие общества, тэнноизм превозносил превыше всего особые, свойственные лишь «божественной» Японии отношения между императором и его подданными, заключавшиеся в единении высшего с низшим, монарха со своим народом. В синтоистских представлениях о божественном, носящих видимые следы культа предков, не проводится четкой грани между «ками» и человеком, они в определенном смысле едины, как едины родитель с ребенком. Это наложило серьезный отпечаток на конфуцианские этико-политические принципы абсолютной власти императора. Именно отношения между родителями и детьми (оя-ко-но кан-кэй) рассматривались в Японии как прототип социальной организации, как модель для всех других социальных отношений, при этом лояльность к императору ставилась выше сыновней почтительности. Тэнноистские идеологи не уставали повторять, что генеалогия японцев восходит к некоему единому корню, японская нация, таким образом, рассматривалась как одна большая семья, а император выступал не как воинственный теократический правитель, навязывающий своим подданным нормы поведения во всех областях жизни силой, а как покровительствующим всем без исключения японцам духовный глава.
Император, отечески любя и защищая, вел своих подданных к которым он относился как к «омитакара» (букв, «великое сокровище», но означает скорее «любимые подданные»), по истинному пути, обеспечивающему покровительство богини Аматэрасу. Японским подданным внушали, что отеческое чувство императора превосходит любовь родителей к своим детям: император с «великим божественным милосердием» «прощает проступки своим подданным» [31, с. 69–78]. В ответ на такое покровительство император должен вызывать в своих подданных чувства преданности и благодарности за благодеяния, как синтоистские «ками» у верующих японцев. Таким образом, морально-политический долг японцев приобретал силу внутреннего бессознательного импульса к благодарному повиновению, осуществление которого вызывало чувство внутреннего удовлетворения. Другими словами, лояльность к императору, приравнивавшаяся к «патриотизму», прививалась синтоистской верой и становилась своего рода внутренней потребностью каждого японца, особенно по мере того, как тэнноистская пропаганда приобрела поистине общенациональные масштабы.
Это особое отношение японцев к долгу отмечают многие японские исследователи. Так, профессор университета Риссэй Мидзусима Кэнъити утверждает, что понятие долга перед обществом у японца принципиально отлично от европейского, поскольку сознание долга вызывается не социально обусловленной обязанностью, а чувством признательности, благодарности как сугубо субъективным побуждением души [14, с. 196–197].
Религиозная мифология тэнноизма, приобретшая во многом черты социальной мифологии, ориентировалась на мифомышле-ние, вообще сопровождающее поведение человека, когда он переживает и реализует свою национальную принадлежность и когда переживает свою сопричастность ушедшим поколениям. В то же время воздействие этой мифологии многократно усиливалось в связи с длительным воздействием на мифомышление японцев религии синто. Традиционные мифы были трансформированы официальными идеологами так, чтобы они могли служить объединению японской нации для выполнения задач капиталистической модернизации страны.
Таким образом, в основе доктрины «гармоничного государства» тэнноизма лежала подаваемая в националистическом духе синтоистская установка на гармоничные связи между божественным и человеческим. Это служило основанием для утверждения о существовании у японцев неких «уникальных» врожденных добродетелей, проявляющихся при единственном условии — если подданные в едином порыве служат делу императора с искренним сердцем, т. е., по японской терминологии, добиваются «тюкун» («искренность сердца при почитании императора»). Вот как трактуется это в «Кокутай-ио хонги»: «Везде, куда распространяется добродетель милосердия императора, путь подданных проясняется сам собой. Этот путь подданных осуществляется, когда вся нация, единая в сердечном порыве, служит императору… Это означает, что мы от рождения служим императору и следуем пути Империи, и это вполне естественно, что мы, подданные, обладаем таким важным качеством» [31, с. 79]. И далее: «Лояльность означает почитание императора как источника всего и полное повиновение ему. Следовать этому пути лояльности — это единственный путь, придерживаясь которого мы, подданные, можем „жить“, и это источник всяческой энергии. Следовательно, отдавать наши жизни во имя императора означает не так называемое самопожертвование, а преодоление наших маленьких „я“ во имя жизни под божественным императорским покровительством» [31, с. 80, 81].
