Пора было уходить, и юноша, шагнув за порог дома, бесшумно исчез в ночной темноте. А Лида, закрыв за ним дверь, опять легла, но уснуть не смогла.
Утром в избу прибежал немец, приказал быстро собираться и выходить. На улице было уже много женщин, детей и стариков, и среди них топтался Павел Пылила. Немцы тащили со дворов, на дорогу, бороны.
О чем только люди не передумали за это время! «Три войны пережил, а такой дикости еще не видел», — пробормотал старый Рыгор. Пылила решил, что, если останется жив, уйдет из деревни куда глаза глядят. Немцы приказали всем взяться за веревки и тянуть бороны по дороге. Следом за некоторыми женщинами, держась за их юбки, с плачем топали по пыли малыши. Двое немцев прогнали скорбную процессию до места, где накануне подорвались их машины, и повернули назад. Новый метод использования борон явно понравился фашистам. Они хохотали и посвистывали вслед измученным крестьянам.
Вскоре загудел подъемный кран и начал растаскивать по исцарапанной боронами дороге стволы дубов и остатки подорванных грузовиков. Но не успел кран проехать и двух десятков метров, как его вдребезги разнесло новым взрывом. Гитлеровцы, минуту назад самодовольно гоготавшие над людьми, в ярости набросились на них с шомполами.
Стояли погожие дни. Немцы трелевали и складывали в штабель заготовленные дубы. Староста из Слободы, в подчинение которого теперь входила и Дубовая Гряда, назначил сторожа охранять лес. Грузовики, избегая наезженного шоссе, ездили по проселочным дорогам. Василь еще не раз заходил к Лиде и однажды проболтался, что гитлеровцы обносят станционные постройки колючей проволокой, кое-где сооружая бойницы: хотят создать филиал полиции, куда Василь мечтает перевестись.
Он признался, что после разгрома полицейского гарнизона в Слободе не раз впадал в отчаяние. Но что поделаешь…
— Так и надо! Человеку, который служит не своей Родине, а ее врагам, нечего искать оправдания! — в запальчивости воскликнула Лида.
Василь обиделся. Девушка пожалела, что не смогла сдержаться, но — поздно. В тот вечер ей ничего не удалось узнать о Миколе.
Из Дубовой Гряды немцы убрались так же неожиданно, как и приехали. После этого дождливой ночью в деревню пришел Володя. Он принес два ключа и сказал, что один из них обязательно должен подойти к двери вагона. При этом предупредил, что лучше открывать не наружную дверь, а ту, которая выходит на площадку между вагонами, потому что часовой вряд ли обращает на нее внимание. Условились, что группа будет находиться напротив сортировочной, в небольшом ельнике за пригородными домами. В случае погони партизаны откроют огонь из пулемета — в лес гитлеровцы не сунутся.
— Мы сейчас уходим и будем ожидать вас с Миколой весь день, — добавил в заключение юноша и вздохнул. — Паршивый у меня характер, Лидочка. Бывало, пойдет мама по воду, чуть задержится, а я уже беспокоюсь: не упала ли в колодец? Так и теперь: был бы я вместо тебя, наверняка удалось бы освободить Миколу. Но командование мне не разрешило.
Володя ушел, и в избе наступила тишина. Только слышно было, как сечет дождь по окну, за которым шумит клен. Лида любила такие дождливые ночи: и в избе становится уютнее, и постель мягче, к одеяло теплее.
Едва начало светать, девушка принялась собираться. Что надеть, чтобы выглядеть по-городскому? Выбрала платье, в котором была на выпускном вечере в школе. Правда, стало оно немного коротковато, но в таких-то теперь городские девчата и ходят. Поверх платья — жакет. А чтобы укрыться от дождя, захватила большой платок.
— Ты куда это, доченька, в такую рань?
— Я? Я в Жлобин. Ты только не скучай, я задержусь немного, потому что оттуда надо будет сходить в партизанский отряд, кое-что передать нашим ребятам.
— Ой, доченька, что-то сердце у меня щемит.
— Ничего, ничего… Может быть, я несколько дней там пробуду. А потом, если Сергеев согласится, вернусь вместе с ним: он же обещал.
Подхватив корзину, девушка шагнула навстречу ненастному утру.
Через несколько часов она была уже в Жлобине. Проходя мимо базарной площади, увидела, как ветер раскачивает на виселице труп человека. На базаре ни души. От всего этого стало страшно и холодно. «Не Микола ли?» — вдруг обожгла леденящая душу догадка. Лида робко подошла поближе к виселице, уставилась испуганными черными глазами на фанерный квадрат, висящий на груди казненного. Нет, не он… Фамилия не знакома… И все же сердце сжалось от острой боли.
