— Как вам удалось?
— Я разносил пищу по камерам. Имел почти полную свободу передвижения. Передавал записки. А в начале декабря осужденных коммунистов, и меня в том числе, перевезли на двух автобусах в Шопронкёхиду.
— Байчи-Жилински тоже?
— Нет, его перевезли после нас. Кажется, в середине декабря.
Маклари завернул остаток сала, вытер ножик и убрал все в ящик стола. «Подходящие кадры, — подумал он. — И этот молодой человек, и его друг Имре Давид».
— Кстати, а что вам было известно тогда об Имре Давиде?
— Я знал только, что он ушел к партизанам Тито.
— И когда вы с ним снова встретились?.. Ой, ну что у вас за манера — каждое слово надо клещами вытягивать.
— Простите, но я не понимаю, зачем вам нужен такой подробный отчет? Насколько мне известно, тем, кто учился в Советском Союзе, министерство обязано предоставить работу. Нам даже сообщили, что оклад должен быть не меньше тысячи трехсот форинтов в месяц.
— Совершенно верно, — подтвердил Маклари. — Я только не возьму в толк, почему вы так нервничаете.
— Да потому, что наша беседа имеет привкус допроса. А с меня уже довольно допросов, показаний, протоколов. Слишком много всего этого было в моей жизни.
Маклари закурил, предложил Миклошу сигарету. Тот отказался.
— Напрасно вы так, товарищ Зала. Ни о каком допросе и речи нет. Все очень просто. Министерство имеет виды на вас. И из этих соображений я хотел бы познакомиться с вами поближе. Поверьте, вы мне глубоко симпатичны, и потому не стану от вас ничего скрывать. Мы располагаем кое-какими сведениями о вас. Когда министерство получило список инженеров, возвращающихся на родину, мы запросили данные с вашего прежнего места жительства. И должен вам сказать, характеристики пришли довольно противоречивые. Сами понимаете, я должен во всем разобраться.
«Ну вот, всего три недели, как я дома, а уже приходится что-то объяснять, доказывать, защищаться. А ведь ничего еще и не сделал. Только и успел найти себе подходящую комнату да съездить на кладбище — положить цветы на могилу матери. Ну, в кино еще сходил несколько раз. А теперь вот жду, когда мне дадут возможность работать».
— Поговорим откровенно, товарищ Маклари. Что вам известно? Какую информацию вы получили обо мне?
Маклари перелистал свои записи, потом раскрыл папку с личным делом Миклоша Залы.
— Ну что ж, товарищ Зала. Я знаю, что вы в сорок втором году примкнули к коммунистическому движению. Ваш отец был красноармейцем. Много раз сидел. В сорок втором организовал забастовку на прядильно-ниточном комбинате, за что его арестовали и отправили на принудительные работы. По официальным данным, летом сорок третьего казнен на Украине за организацию мятежа.
— Все так, — мрачно кивнул Миклош. — Что дальше?
Маклари вмял в пепельницу окурок, надел очки в черной оправе, еще ниже склонился над бумагами.
— Вы состояли в группе Чонгради. — Он поднял взгляд. — Я спрашиваю как частное лицо. О Чонгради нам говорили на лекциях в Высшей партийной школе. Интересно, что стало с ним и его родными?
Эти воспоминания надрывали душу Миклошу. При мысли о происшедшем у него просто сердце кровью обливалось. Вот и сейчас он вспомнил то злополучное общее собрание — осенью сорок девятого года. Тогда все в поселке уже знали, что Аттила Чонгради, возглавлявший один из секторов отдела науки и культуры Центрального Комитета, сбежал из-под ареста и с помощью Вальтера Шонера, воспользовавшись старой партизанской тропой, перешел югославскую границу. Шонера арестовали. Выступивший на собрании представитель областного комитета товарищ Цимбалмош предложил исключить из партии вдову Богар, урожденную Амалию Чонгради. Миклош знал, что это вопрос решенный, его, как секретаря местного парткома, заранее проинструктировали, какую ему следует занять позицию. Но, увидев мертвенно-бледное лицо Амалии, он забыл об инструкциях и выступил с речью в ее защиту. Естественно, ей это не помогло, собрание большинством голосов приняло решение исключить ее из партии. Миклош знал, что последствия его ослушания не заставят себя ждать, но зато теперь он мог с чистой совестью отправиться домой и спокойно лечь спать. Его разбудили рано утром, сообщив, что Амалия Чонгради отравилась. Оставленное ею предсмертное письмо произвело на всех ошеломляющее впечатление, даже товарищ Цимбалмош был потрясен. Вероятно, благодаря этой трагедии Миклоша и не исключили из партии, а просто сняли с должности и отправили вместе с Имре на учебу.
