Балинт Чухаи частенько наведывался к Михаю Зале, но никто не знал об этих встречах. Приходил он обычно по ночам, когда жители поселка уже видели десятый сон. Пробирался задами, крадучись мимо коровников и конюшен, и проскальзывал в дом через черный ход. Дверь уже была открыта — Михай Зала его ждал. Зная о бедственном положении товарища, Балинт никогда не являлся с пустыми руками, вечно что-нибудь приносил: то сало, то яйца, то муку.
Они сидели на кухне, не зажигая света, и тихо беседовали. Сколько Миклош ни пытался подслушать, о чем они секретничают, как ни напрягал слух, все было напрасно. Мальчик понимал: эти посещения следовало держать в тайне, чтобы ни одна живая душа не узнала. Но ведь Имре — не просто «живая душа», а его друг. А какие могут быть секреты между друзьями? И Миклош, естественно, поделился этой тайной с другом.
— Интересно, о чем они разговаривают, — вслух подумал Имре.
— Бог его знает. Наверно, какие-нибудь планы строят.
Ребята расположились на берегу озера, в тени ивняка. Вода возле берега была кристально чистой и прозрачной, и под лучами солнца они без труда различали даже мельчайшие камушки. А чуть подальше, где дно понижалось, вода становилась иссиня-зеленой: так в зеркале озера отражалось небо. За легкой дымкой тумана просматривались контуры разрушенной крепости на другом берегу.
— Ты не говорил отцу, что мы тоже станем коммунистами?
— Нет еще.
Имре бросал в воду камушки, задумчиво наблюдая за расходящимися кругами.
— Миклош, скажи, а ты знаешь, что такое коммунизм?
Миклош пожевал выдернутую из земли травинку.
— Вообще-то в точности не знаю. Только знаю, что не будет господ. И каждый получит землю и все прочее. И у Зоннтагов отберут фабрику. И поместье. Наверно, и замок тоже. Хотя в этом я не уверен. Им ведь тоже жить где-то надо.
— Ну конечно. Но я не представляю, как мы отберем у них завод и землю.
— Наверно, снова будет Красная армия. И тогда мы тоже станем красноармейцами, получим оружие. Я думаю, что отец именно это и обсуждает с Балинтом Чухаи.
— А как насчет фольксбундовцев? Дядя Жига говорит, что они предатели и надо ставить их к стенке.
— А что? Прикажут — поставим. Я бы с удовольствием пристрелил этого Бауэра. И еще знаешь кого?
— Ну? — Имре с любопытством взглянул на друга.
— Казмера. Ты знаешь, что он готовится в офицеры?
— Знаю. В военном училище. А скажи, ты в самом деле мог бы убить человека?
Миклош ответил не сразу:
— Не знаю. На словах-то это легко. Нет, просто так не смог бы. Вот если б на меня напали — другое дело.
— А я никого бы не смог убить.
— Но если будет революция, тогда придется убивать. Так говорил Балинт Чухаи. Он сказал: революция — это борьба не на жизнь, а на смерть. Настоящая война. Или мы их, или они нас.
— Я не хочу, чтоб была война, — отозвался Имре. — А дядя Жига говорит, что ее все равно не избежать. Немцы хотят начать войну.
— И мой отец тоже так говорит.
— А ты знаешь, что и дядя Йожеф вступил в фольксбунд?
— Да ну? Откуда тебе известно?
— Он сам сказал. Тетке Ирме по секрету признался. Я случайно услышал.
— Значит, он тоже предатель! — заключил Миклош.
…Однажды осенним вечером к Михаю Зале внезапно нагрянул учитель Богар. Хозяйка обрадовалась гостю, засуетилась, постелила чистую скатерть, вытерла стулья. Михай, пожав учителю руку, поставил на стол кувшин с вином и бокалы, не торопясь раскурил трубку.
— А где Миклош? — спросил Богар, тоже закуривая.
— Еще на заводе. Ждем с минуты на минуту. — Зала помрачнел. — Камень у меня на душе, господин учитель. Со стыда просто не знаю, куда и деться. Надо ж было мне дожить до такого, чтоб ребенок меня содержал! Пристроился я тут на поденщину, к Фюртам. Но знаете, какие это гроши. Хотя, конечно, им и на том спасибо. Хозяйка у меня совсем расклеилась, ей работать вовсе не под силу.
