Имре кивнул. Тетушка Рози подошла к нему, погладила по голове, нагнулась и поцеловала в лоб.
— Ничего, до свадьбы заживет.
— Спасибо, тетя Рози.
Когда женщина ушла, мальчик почувствовал, что замерз. Он накинул на плечи куртку, сел за стол и снова взялся за уроки. Он решал математическую задачку, когда дверь опять отворилась и в комнате появилась Ирма. Мальчик поднялся, с любопытством глядя в ее красивое лицо и теряясь в догадках, зачем она пришла и что сейчас будет. Ирма села на стул и стала просматривать решенные задачки. Ирма окончила всего четыре класса, но имела от природы незаурядный ум и смекалку и особенно хорошо разбиралась в математике. Все торговые и финансовые операции вела сама. Причем весьма успешно. Ирма всегда знала, что и почем продавать, что имеет смысл покупать и когда. Она сама торговалась с перекупщиками, вела расчеты с банком, брала ссуды и платила по векселям, определяла, что сажать в первую очередь и с чем повременить в расчете на повышение цен.
Ирма медленно перевела взгляд на мальчика.
— Ну, как дела с уроками? — голос ее теперь звучал дружелюбно.
Имре дотронулся до распухшей нижней губы.
— Историю надо бы подучить.
— А что вы по истории проходите?
— Обретение родины[4].
Женщина молча кивнула. Разговор не клеился.
— Не сердись на меня, — тихо проговорила она. — Я чересчур разнервничалась. Ты очень на меня обиделся? — Ее смущал пронзительный взгляд мальчика.
— Мама меня ни разу не била, — заметил Имре. — И отец тоже. Никогда.
Ирма скривилась, будто проглотила что-то невкусное.
— Будешь слушаться, никто тебя не тронет. Понял? У нас здесь каждый занят своим делом. И я в том числе. Я с трех часов утра на ногах. Твоя же основная обязанность — учиться и хорошо себя вести. Я хочу, чтобы ты стал порядочным человеком. Трудолюбивым и дисциплинированным. Скажи, что мне остается делать, если ты своевольничаешь и шляешься бог знает где? Как бы ты поступил на моем месте?
Некоторое время Имре молчал, а потом выпалил:
— Не надо меня бить. Если вы еще раз… — мальчик не решался закончить фразу.
— Ну, что же ты замолчал, продолжай. Что случится, если я тебя еще раз накажу? Слушаю. Что ты задумал?
— Я ваш дом подожгу, ей-богу, подожгу и хлев, и конюшню, и все остальное.
С лица женщины исчезла насмешливая улыбка.
— Ты не отдаешь себе отчета в том, что ты мелешь.
— Нет, отдаю. Я к вам не хотел приезжать, меня насильно привезли. А родители меня никогда не били.
— Ну, ладно, мы об этом еще поговорим. Ты знаешь, где корчма дядюшки Йожефа?
— Знаю, рядом с аптекой.
— Сбегай туда и скажи дяде Жиге, чтобы он шел домой. Я, мол, его зову.
— Хорошо, — сказал Имре, — сейчас иду.
Женщина и мальчик стояли на крыльце, когда Жига Балла вошел во двор. Он не был сильно пьян, не качался, но жена сразу поняла, что выпил он достаточно. От алкоголя Балла становился добродушным. Некоторых алкоголь ожесточал, а на этого, обладающего бычьей силой, работящего человека нагонял меланхолию. Напившись, Жига Балла чувствовал себя несчастным и одиноким. В такие минуты он обычно забивался в самый угол корчмы и тихо пел печальные песни. У него был теплый, приятный баритон. Жига никогда никого не обижал, но и его в таких случаях трогать не рекомендовалось. Когда он только переселился в Бодайк, к нему пару раз пытались приставать. Был случай, когда некий Пал Шметтер, здоровенный пьяный детина, слывший буяном и задирой, уселся за столик Жиги и принялся его оскорблять. Балла только тихо произнес: «Оставь меня, приятель, в покое. Проваливай отсюда, а то я за себя не ручаюсь». Шметтер заржал, загоготали и остальные. Задира подвинул к себе стакан Жиги с остатками вина, влил в него свое пиво, посолил и поперчил. «Сейчас ты это выпьешь за мое здоровье, ясно? И еще скажешь при этом: «Прозит[5], господин Шметтер». — С этими словами он поднес стакан ко рту Жиги. — Давай, пей, а то придется тебе помочь». Жига печально посмотрел на своего обидчика. «Напрасно ты это затеял, Пал Шметтер. Напрасно», — спокойно заметил Жига Балла, схватил парня за запястье и начал сжимать изо всех сил, выворачивая ему руку. Палу Шметтеру показалось, будто рука его угодила в железные тиски, которые все круче завинчивают. Того и гляди захрустят кости. Пальцы, державшие стакан, онемели и непроизвольно разжались. Стакан грохнулся об стол и разбился. А Балла все сильнее выворачивал руку. Здоровенный детина беспомощно задергался. Страшная боль пронзила плечо, он побледнел, на лбу выступил пот, ноги подкосились, а рука, сжатая тисками, поднималась все выше. Парень весь изогнулся, у него даже желудок свело. Он сначала завизжал, а потом захрипел от боли. И тогда Жига Балла могучей десницей схватил его за вельветовые брюки, поднял девяностокилограммовую тушу в воздух и неторопливо направился к двери. Кто-то услужливо распахнул ее, и Балла выкинул наглеца прямо в придорожную грязь.
