— Это тот, что вроде как мир в восемьдесят третьем от ядерной войны спас?
— Точно, он. Бэтмен, сука. Ты слушай бриттов больше — «мир спас»! Эти мастера даже местным кликушам фору в сто очков дадут. «Спас мир», а потом сдал родину, и даже семья его не удержала — бросил заложниками. Зато супергерой, тварь!
Разозлив сам себя воспоминанием об этой мрази, я сплюнул. И в который раз подумал, насколько сильная вещь пропаганда и как плохо ею владели советские коммунисты. Никак. В сравнении с иными мастерами — дилетанты, возомнившие о себе невесть что. Хорошая ложь рассчитывается не на пятилетку и внедряется в сознание обывателя медленно.
— Вот и наш Рассел скурвился.
— Разве он не понимает, чем ему это грозит? Нет, ты, наверное, ошибаешься?
На что мог рассчитывать Чарли, или кто он там был на самом деле, по возвращении домой? На тихую полковничью должность, преподавание в какой-нибудь закрытой разведакадемии, приличную пенсию, очередь на «Волгу»? Что это по сравнению с пятьюдесятью миллионами долларов в ценах восемьдесят шестого года, лежащими на другой чаше весов? Ни у Гордиевского, ни у Гузенко, ни у Митрохина, ни у Резуна или Шевченко таких соблазнов не было. Он мог стать первым российским олигархом — если все правильно сделает. Стать вместо господина Марка Рича «Крестным отцом Кремля».
— Даже не хочу прибегать в объяснении к своей «памяти». Подумай сам. Кто передает информацию в Москву о наших делах? Рассел. Только с его слов там могут знать, как у нас движется бизнес, сколько у нас денег и какие впереди перспективы. Запасной контакт в Нью-Йорке — он и есть запасной: на крайний случай. И Чарли о нем не знает. Кто распоряжается деньгами на счетах? Рассел. Кто знает здесь все ходы и выходы и может легко пропасть, затеряться, а то и по стопам Гордиевского в ФБР пойти? Рассел. По всему выходит, что ему сам бог велел задуматься о предательстве. Все сходится. Подумай, с чего бы Павлову светить свою мошну перед товарищами, о которых он точно знает, что они заведут страну в тупик? Нет, Зак, это инициатива Чарли. Деньги у него. И ничем ему это не грозит. Вообще ничем.
Захар вскочил на ноги и замахал руками:
— Поехали, Сардж, мы ему скажем…
— Остынь, Зак. — Я уже многое успел обдумать. — Ничего мы не сможем ему сказать. Только насторожим. Сейчас он думает, что нашел себе отличную кормушку на старость и, помяни мое слово, еще несколько раз постарается провернуть свой гешефт. Черт, столько мыслей в голове! Если мы его напугаем, он сдаст нас, не задумываясь ни на минуту. Еще и орден от Конгресса получит. Какую-нибудь «Серебряную звезду» или «Пурпурное сердце» — что там у них за предательство положено? Вот тебе еще один Мальчиш-Плохиш. За банку варенья и коробку печенья.
— Zaebis'ь, приехали, — мрачно сказал Майцев. — И что делать?
Я опять надолго задумался.
Захар тоже замолчал, провожая глазами очередную баржу, трудно ползущую вверх по реке. Толкающий ее буксир еле слышно тарахтел дизелем. Слышен был плеск волн, разбивающихся о берег. И береговые птицы, которых всегда много возле каждой реки, что-то беззвучно делили на носу баржи.
— Помнишь, Зак, тогда, в Москве, ты сказал, что можешь убить или предать? Кажется, пришло такое время.
Захар согласно кивнул: он уже решился сам еще до моих слов.
— А деньги? Пятьдесят миллионов — это не шутка.
Мне и самому было жалко этих денег. Да и пригодиться они могли. Черт, как же все запуталось благодаря Чарли!
— Давай рассудим трезво. Без эмоций. Если мы оставляем все как есть, принимаем сказанное Расселом за чистую монету и продолжаем трудиться как ни в чем не бывало, это значит, что и дальше он будет крысятничать. Пока не поймет, что увел слишком много и может подавиться. А он не дурак. Он поймет это достаточно скоро. Тогда он либо сдаст нас в ФБР в обмен на гарантии безопасности и неприкосновенности денег. Либо постарается исчезнуть — но это вряд ли. Потому что тогда мы кинемся искать контакты, выйдем на наших, все доложим, и его примется искать вся заграничная резидентура ГБ. Ну он так должен думать. Значит, просто побег его не устроит. Видишь, как выходит: его дальнейшей счастливой жизни только мы с тобой мешаем.
