— А вот для этого, Захар, нам понадобится десяток-другой «золотых мальчиков», — ответил я, сливая остатки из бутылки по стаканам.
— Что еще за «золотые мальчики»?
— Нужно найти несколько человек, которые за ближайшее десятилетие станут номинальными держателями наших капиталов. Они должны мелькать на страницах газет, они должны раздавать интервью, они должны производить впечатление потомков царя Мидаса, которые превращают в золото все, к чему прикоснутся. Они войдут своими капиталами в Россию, в производство тех наработок, что будут получены нашими умниками. Под фанфары и транспаранты. Остальные потянутся за ними — так всегда было, есть и будет. Стоит только упомянуть в газетных заголовках о необыкновенных доходах от «русских штучек». Мы через них сделаем так, что самые новые, технологичные и высокодоходные предприятия будут открываться под Москвой, Воронежем или Рязанью. А не в Шанхае и Гонконге. А традиционные сырьевые отрасли мы свернем. Лес, нефть и газ пригодятся нашим внукам и правнукам.
— Все, что ты здесь нарисовал — замечательно, но наука бывает не только прикладной, нацеленной на производство. Есть же еще фундаментальная наука? — вспомнил Захар. — Там исследования могут и десятилетия длиться. И кто станет платить за фундаментальные результаты? За астрофизику, квантовую механику, теорию общего поля, изучение каких-нибудь водорослей или каракатиц?
— Захар, я никогда тебе не говорил, что знаю вообще все ответы. И никогда не утверждал, что все сделается само собой. Нужно работать. Я не щука, и ты не Емеля. Чудес не будет. Будет только то, что можно сделать. Придумаем что-нибудь и с фундаментальной наукой. На самом деле есть более животрепещущая проблема: очень большая часть ученых мужей занята разработкой оружия. Совершенствованием старого и придумыванием нового. Но оружие не съешь и в него не оденешься. Так что и над этим еще нужно хорошо подумать.
— Тогда еще один вопрос: зачем ждать, когда разрушат Союз?
Я хлебнул последний глоток бурбона, с сожалением потряс пустую бутылку, но в ней больше ничего не было.
— Если бы, Захарыч, все случилось лет на пять-семь раньше, а мы бы с тобой были лет на десять постарше, был бы смысл попытаться, а сейчас я просто боюсь не успеть. Да я просто уверен, что уже не успеть. Мы ничего существенного не сможем предложить стране еще года три-четыре-пять, а потом станет поздно. Если войти в дело с недостаточными ресурсами — мы истратим ресурсы и не добьемся результата. Когда мы сидели в самолетах, нам с тобой зачитывали инструкцию по спасению в случае аварийной ситуации. Помнишь, что дыхательные маски следует надевать сначала на себя, а потом на детей — чтобы не упустить время, когда еще можно принять верное решение? А Союз соберется снова, если будет вокруг чего собираться — никто не хочет жить плохо и все хотят хорошо.
— Это точно, — усмехнулся Майцев, а я вдруг вспомнил еще кое-что.
— Но нужно будет обязательно, обязательно-обязательно, как-то хитро подставить одну рыжую ленинградскую сволочь, иначе он такого намутит, что все наши потуги будут бессмысленны.
— Кого это? — заинтересовался Захар.
— Да будет такой деятель от рыночной экономики, гениальный разрушитель всего и вся и очень посредственный созидатель чего-то путнего. Такого во власть пускать нельзя. А лезть он будет нагло и мощно. Поживем-увидим.
На этом и закончился наш программный разговор, после которого мы целый год к этой теме не возвращались, потому что были заняты по самое горло.
Пока мы занимались валютными спекуляциями, в Кентукки незаметно ворвалась весна, и Сэм потащился обрабатывать свои оттаявшие поля. Впряглись и мы — не смотреть же, как он корячится в грязи. Нам тоже показалось интересным это занятие. Тем более что разница с трудом наших колхозников, на которых мы успели достаточно насмотреться, бывая «на картошке» каждую осень, была разительной. Нам почти не приходилось скакать по грядкам на своих двоих, утопая в грязи — практически все делалось с использованием малой механизации: карликовые трактора, плуги, сеялки — все было в хозяйстве у американского коммуниста.
