Вечером он принял вторую пилюлю и снова уснул безмятежным сном.
На следующее утро, когда старый слуга пришел, чтобы помочь ему одеться, сын герцога сказал старику:
— Благодарю вас, мой друг, не нужно, я оденусь сам.
И старый слуга заплакал, решив, что его господин сошел с ума.
В этот день внук короля французов вел себя очень странно. Он сам вычистил свои ботинки, помог садовнику вскопать грядки, конюху убрать навоз. Впервые за полгода он пообедал с аппетитом.
Вечером он принял третью пилюлю.
Едва только взошло солнце, он оделся, оседлал коня и помчался в Падую.
Вскоре небо закрылось тучами, пошел дождь, поднялся ветер, но всадник радовался и дождю, и ветру, и тому, что он жив, здоров, молод, и думал о том, как щедро отблагодарит Аптекаря.
Он примчался в Падую поздно вечером. Лавка Аптекаря была закрыта, но в окне светился огонек.
Он сошел с коня и постучал в запертую дверь. Никто не отозвался. Он стучал снова и снова, пока какая-то старуха не высунулась из окна соседнего дома и не спросила:
— Эй ты, чего тебе надо?
— Мне нужен Аптекарь.
Старуха не видела в темноте, с кем разговаривает, и зашипела:
— Опоздал ты, парень, он умер два дня назад.
— Умер? От чего?
— Не знаю. Говорят, отравился парами, когда готовил лекарство для какого-то богатого бездельника.
— Скажите, синьора, где похоронили его?
— Его зарыли там, за церковной оградой. Не старайся, ты не найдешь могилу, на ней нет креста. И вообще, проваливай, не мешай людям спать.
Всю ночь бродил сын герцога Пармского за церковной оградой.
Утром он сел на коня и уехал.
Он не вернулся в замок, и ни отец, ни младший брат, ни бывшая возлюбленная больше никогда не увидели его.
Вся Венеция знала негоцианта Джузеппе Мазини и его сына поэта Каприччио.
Старый Джузеппе не одобрял легкомысленных занятий своего наследника и, когда Каприччио исполнилось двадцать лет, завел с ним серьезный разговор.
— Разве это дело, — сказал старик, — бренчать на лютне?.. Все твои предки торговали коврами и жемчугом. Нашему семейству обязана Венецианская республика богатством и благоденствием. А что ты оставишь после себя?
— Стихи, — гордо сказал Каприччио. — От моих серенад тают ледяные сердца. Мои песенки могут заставить принцессу полюбить погонщика мулов. Вчера я написал «Песнь о любви». Она прославит мое имя в веках.
— Дурень, — усмехнулся Джузеппе, — ты веришь бездельникам, с которыми проводишь бессонные ночи. Посмотрим, что скажут знатоки.
И он пригласил к себе во дворец ученейших людей Венеции — доктора словесных наук синьора Эрудицио, магистра красноречия синьора Формалио и маэстро вкуса синьора Комплименто.
— Достопочтенные коллеги, — сказал синьор Эрудицио, — надеюсь, вы обратили внимание, как называется поэма? «Песнь о любви». Но что такое песнь? Есть ли разница между песнью и песенкой, между пением и песнопением?..
Ученый муж говорил долго, умно о том, о сем, о прочем, а когда кончил, старый Джузеппе спросил:
— Будьте добры, ваша милость, скажите, чего стоит штука, которую нацарапал мой птенец?
Синьор Эрудицио важно помолчал и, подсчитав в уме, что через три дня истекает срок векселю, выданному им негоцианту, с достоинством ответил:
— Это вещь бесценная. Так я считаю.
— Это новое слово, — авторитетно кивнул головой синьор Формалио, — поэма не похожа ни на что. Только оригинальный талант может рифмовать «луковица» и «лютня».
— Я буду резок, — приветливо улыбнулся синьор Комплименто, — и скажу, что Каприччио гениален, хотя другие наверняка назовут его гениальнейшим. Я буду суров и скажу, что он велик, хотя большинство может счесть его величайшим.
В ту же ночь старый Джузеппе скончался не то от радости, что его сына признали великим поэтом, не то от огорчения, что тому никогда не торговать коврами и жемчугом.
Каприччио погоревал, поплакал сколько нужно и начал жить жизнью великого человека.
Три года из вечера в вечер сверкал огнями дворец покойного Джузеппе, гнулись столы под роскошными яствами, рекой лилось вино. Три года из вечера в вечер юный Каприччио читал «Песнь о любви», а промотавшиеся кавалеры, голодные поэты и продувные адвокаты кричали: «Браво, брависсимо!»
